Вот казалось бы, весна, солнышко, тепло, небо голубое... Люди позитивить должны направо и налево, а они вместо этого с ума сходят, ведут себя неадекватно
-Нет, мне не плохо, мне спокойно в моем «никак» и «никогда».
-Ты не права, «никогда» - это не про тебя.
-Смеешься?! Это очень даже про меня. Про мое «счастье», которое меня не помнит и «никогда» не называет моего имени вслух.
-Ты говоришь, как луна.
-Луна не говорит.
-Не правда. Ты просто не слышишь. А она вот так же говорит о Солнце, которое не помнит о ней.
-Мне бывает очень грустно.
-Я знаю. Мне тоже… Но это не причина желать счастья, когда есть покой.
-Или видимость покоя.
-Зачем сомневаться, когда есть ясность?
-Или только видимость ясности.
-Ты просто устала.
-Да, это так. И еще я хочу закрыть глаза и увидеть свою мечту… Я хочу подарить своим желаниям тела живых существ.
-Ты сегодня странная…
-Нет, я всегда такая. Просто мне очень грустно, и сегодня я несчастлива как никогда.
-Расскажи мне о своих желаниях.
-Я хочу подарить тело своему желанию свободы. Это птица, пусть это будет птица, красивая, гордая, белая. И у нее будут серебристые перья.
Я хочу подарить своему желанию прекрасного тело юной девы, с кожей цвета первого снега и глазами цвета морской дали, ее волосы, словно золотая нить, а губы, словно два лепестка нежной розы в прозрачной утренней росе.
Я хочу подарить своему желанию вечной молодости тело новорожденного ребенка, у которого кожа словно шелк, а волосы мягкие, как пух, и глаза его полны счастливых слез от предвкушения великого мира, что ждет его с нетерпением.
Своему желанию беспечной радости я хочу подарить тело вороного жеребенка, что резвится в сочной росной траве, что мчится быстрее ветра на встречу свету и жизни.
Своему желанию легкости и невесомости я хочу подарить тело бабочки, яркой, словно осколок весенней радуги и быстрой, как луч света во мраке.
Своему желанию одиночества я хочу подарить тело старца-отшельника, с ногами разбитыми в кровь и слепыми глазами.
Своему желанию душевного тепла я хочу подарить тело любящей матери, склонившейся над колыбелью сына.
Своему желанию любви и страсти я хочу подарить тело молодой женщины с волосами цвета огня и длинными до пят, с глазами – каплями изумрудного горького напитка, с губами цвета спелых лесных ягод и смехом звонким, как песня птиц на рассвете…
-Это все твои желания?
-Да.
-Так мало.
-Да.
-И больше нет ни одного?
-Нет, есть еще одно.
-Расскажи мне о нем.
-Желанию своей смерти я хочу подарить тело…
-Тело?
-Тело юноши…
-Его глаза?
-Его глаза цвета болотной тины, в которой запутались серебряные звезды.
-Его волосы?
-Его волосы сама ночь, безлунная и неживая.
-Его кожа?
-Его кожа – иней, белый и холодный.
-Его губы?
-Его губы цвета крови, цвета крови на стали.
-Его руки?
-Его руки – две тонкие тени, два призрака, две скитающиеся души.
-Его голос?
-Его голос – песня неба и земли, шепот травы и раскаты грома. Его голос – обман, мягкий бархат и острые, острые иглы.
-Его улыбка?
-Его улыбка – огонь, его улыбка – лед, его улыбка – лезвие.
-Его взгляд?
-Его взгляд – отчаянье и надежда, жестокость и нежность, призыв и отказ… Его взгляд – пепел.
Эх, даже в больничный свой законный не могу посидеть дома... Еду смотреть новое здание, а с ним и новые помещения под библиотеку. Ну, удачи мне и нам. Пусть будет не хуже хотя бы...
Вчера, когда была в магазине, ходила в книжных рядах, смотрела новинки... Подумала: а вот бы и мне издать свою книжку, поставить ее на полку Озвучила мечту милому, он сказал, чтобы собирала рассказы-повести и несла в издательство. Фантазия, конечно, рынок не таков, чтобы бы мое творчество было востребовано. Хотя... Судьба иногда выкидывает такие фортели, что мама дорогая Пока мне не хватает смелости, наглости и веры в себя (наверное, в моем случае все это синонимы). Думаю, что после того, как отредактирую все написанное ранее, доведу до ума, выстрою в каком-нибудь логическом порядке... Почему бы нет? Даже если откажут, попытка - не пытка. Ведь был у меня сайт, ведь приходили люди и читали, и оставляли отзывы, и нравилось ведь им... Так что, главное выйти на своего читателя, а там видно будет
Если вы знакомы с группой HIM и ее солистом Вилле Вало, то вы, скорее всего, узнаете в главном герое его. Но, конечно, это художественный образ, литературный герой, от живого Вилле у него разве что внешность, которая, впрочем, описана скупо. Ненавистники группы и скептики не торопитесь делать выводы, это рассказ не о музыке и не о финнах Этот рассказ о любви.
Я увлеклась музыкой Химов в 2003, до сих пор сохраняю к ней теплое отношение. Вилле для меня был и остался образом, а не человеком. За возможность написать этот рассказ в первую очередь я благодарна ему, его музыке и страшно-грустному сообщению в Гостевой на сайте Хим. Я надеюсь, что с девушкой его оставившей все хорошо, я надеюсь на это.
С этого рассказа, можно сказать, началась моя локальная популярность (вот такой термин)) среди поклонников группы, а потом и просто среди узкого круга моих поклонников... Где они теперь?
"Ville call my name...I want to say: "I always be waiting..."
But I can't. I'll die for 2 or 3 months. Nobody can help me.
Your music is the only thing in the world that helps me.
Thank you! I love you!"
hemp
13th October 2003
*****
Она раскрутила его железное кольцо на столе. Замедляя обороты, оно остановилось.
-Тебе не кажется, что все это очень странно?
-Что ты считаешь странным?
-Вопросом на вопрос - так диалог не строится. - Она взяла кольцо с засаленной крышки стола, положила ему на ладонь и сжала его пальцы своими. – Странно то, что ты здесь и я кручу твое кольцо.
-Нет, это не странно. – Он надел кольцо на безымянный палец. И их снова стало десять, по пять на каждой руке.
-Да, наверное…
Он улыбнулся, почти незаметно. Улыбка затянулась сигаретой.
-Твоя улыбка клоунская. – Сказала она вдруг. Ее пальцы перебирали кисточки его теплого шарфа.
-Тебе это не нравится?
-Нет, это немного пугает меня.
- …
-А глаза у тебя волчьи.
-Это тоже пугает тебя?
-Нет, это мне нравится.
-Ты смешная, бейби.
-А ты грустный.
-Может быть, бываю иногда.
-С каждой минутой все чаще…
-Бейби, это я пьян. Почему же тогда ты говоришь глупости?
-Потому что ты пьян, и если я заговорю о серьезном, ты не поймешь ни слова.
-А вот это ты правильно заметила. – И он спихнул локтем со стола пустую бутылку из-под красного вина. Через долю секунды она достигла пола и разлетелась в осколки, обижено звеня битым стеклом. Это была третья бутылка.
Ее не удивляло, что он сталкивал бутылки на пол, когда допивал их содержимое, ее удивляло, что никто в этом полутемном зале бара не обращал на это никакого внимания. Даже бармен не шевелил бровью, продолжая натирать стаканы полотенцем сомнительной чистоты.
-Здесь всегда так темно? – Она обвела глазами низкий потолок и серые, исписанные словами на языках мира, стены.
-Тебя это пугает или тебе это нравится? – Спросил он, кусая прядь своих темных волос.
-Ни то и ни другое. Просто я пытаюсь завязать разговор.
-Хм… Бейби, ты хамишь.
-Вовсе нет.
-Ну, тогда ладно.
-Слушай, ну давай представим, что я выиграла ужин со звездой. Окей?
-Нет, не окей…
-Почему?
-Потому что ужин со звездой – полная лажа.
-Ну, как хочешь… - Она сделала вид, что обиделась. Она даже отодвинула дальше от себя его теплый шарф. И он съехал наполовину со стола, повиснув, словно червь.
-Давай оставим все как есть…
-А как есть? – Она посмотрела на него. В тусклом свете и густой сигаретной дымке было трудно разглядеть его лицо.
-Так как есть. – И он замолчал.
-Окей. - И она втянула повисший шарф обратно на стол.
-Ладно… На сегодня я выполнил свою норму. – Он встал из-за стола.
-И? – Она вопросительно взглянула на него снизу.
-Что И?
-Куда ты теперь?
-Теперь… - Он задумался. – Куда-нибудь. – И рывком вытянул свой шарф из ее рук.
-Понятно. – Она взяла со стола пачку его любимых сигарет, вытряхнула себе на ладонь последнюю и закурила. – Ну, и чего мы стоим? – Она выпустила струйку голубого дыма вверх, почти ему в лицо.
-Ты можешь пойти со мной… - Он перекинул шарф через плечо, и он повис словно червь.
-Твой шарф похож на червяка.
-Да, есть немного, - он улыбнулся. – Ну, так что? Ты остаешься?
-А ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
-А ты хочешь?
-Я думала, что звезды думают только о своих желаниях…
-Тебе рассказать о моих желаниях? – Его взгляд вдруг стал колючим и холодным.
-Как-нибудь потом. – Она встала из-за стола.
Он, не оборачиваясь, пошел к выходу.
Когда она вышла из темного полуподвала бара, он стоял в стороне от входа и курил. Холодный порывистый ветер трепал его теплый шарф и темные волосы. Она подошла к нему, но он сделал вид, что не видит ее.
-Я не хочу нарушать ничего в твоей повседневной жизни, я не хочу отнимать у тебя ни минуты времени, которое ты мог бы потратить на друзей или красное вино, или на просмотр тупых передач по ящику. Я не хочу бродить за тобой, словно тень и не хочу чувствовать себя твоим шарфом, который сейчас висит как червь на твоей шее. И вообще…
-Послушай, бейби, если бы я хотел от тебя отделаться, я бы честно тебе об этом сказал. Я честный малый, не как некоторые. Поэтому брось эти мысли… - Он затянулся.
-Хм, как скажешь, бейби.
-Куда ты хочешь пойти?
-Все равно…
-Тогда пойдем. – Он взял ее за руку.
-Куда мы идем? – Они медленно шли вдоль блестящей от снега дороги. Мимо пролетали, ослепляя светом фар, машины.
-Никуда… Просто идем. – Он смотрел вперед, она смотрела на него. Он держал ее за руку.
-Хорошо, что ты держишь меня за руку. – Сказала она, оглядываясь на проезжавшие по дороге автобусы. В них было мало людей, но те смотрели на них и думали, что они сошли с ума. Шел мокрый снег и хлестал ветер…
-Почему?
-Я забыла перчатки в том баре.
-Тебе холодно?
-Да, но я потерплю. Мне интересно, куда мы придем, если будем идти по этой дороге просто вперед.
-Смешная ты, бейби. – Он положил ее руку к себе в карман, и обхватил за плечи.
-Теплее не стало, - сказала она ему, когда он снова полез в карман за сигаретами.
-Ты еще честнее, чем я. – Он улыбнулся.
Она думала, что он странный. Она думала, что он похож на волка. Она думала, что ему холодно. Ветер забирался ему под пальто и забирал у него тепло его сердца.
Он смотрел на нее краем глаза, (она думала, что он смотрит только вперед), он видел ее побелевшие от холода губы и ресницы, покрывшиеся инеем. Он думал, что она странная, он думал, что она похожа на птицу, он знал, что ей холодно.
-А знаешь что, бейби, я устал… - Сказал, нарушив молчание, не отрывая взгляда от дороги.
-Я всегда могу уйти. – Она ждала, когда он скажет это, ответ у нее был готов давно, она приготовилась заранее. Но все равно… было больно.
-Нет, бейби, ты не поняла… Я хочу домой.
-Так в чем дело? Время позднее… Иди. - Она остановилась. Ее рука выскользнула из его кармана. Тотчас же ее поймал ледяной ветер, и пальцы задрожали.
Он тоже остановился, но не оборачивался.
-Если ты ждешь, что я уйду первой, то ты ошибаешься… - Она тяжело дышала, чувствуя, как рука немеет на ветру.
-Ты не уйдешь? – Он повернул голову так чтобы видеть ее лицо и волосы, которые нещадно рвал ветер, в которых путались снежинки.
-Если ты скажешь «уходи», уйду в ту же минуту.
-А если я скажу «останься»?
-Я тебе не поверю. – Она хотела спрятать руку в карман его пальто и вновь ощутить тепло, она врала, врала, когда сказала, что не стало теплее… Было жарко.
-Тогда уходи. – Твердо сказал, как будто оторвал и бросил. Отвернулся и пошел прочь.
Она видела, что он уходит. Она видела, как бьется на ветру его шарф, и ветер раздувает полы укороченного пальто. Его освещали дорожные фонари… Он уходил.
-Дура. – Глаза обожгли слезы. Но она не дала им пролиться. Глубокий вдох и морозный воздух вернул силы. Открыла глаза…
-Ты плачешь? – Он стоял перед ней, казалось, и не уходил.
-Я? … Нет.
-Почему ты не ушла? – Его глаза пристально смотрят и буравят душу, вот-вот польется ее кровь ему на ладони.
-Не успела. – Самый глупый ответ из возможных.
-Тогда пошли. – Он увидел ее руку, беспомощно висящую, белую, ледяную.
-Ты замерзла.
-Я не чувствую… - Боль, боль и горячая кровь бежит по сосудам и обжигающей волной вливается в сердце.
Он снимает шапку, берет руку, заворачивает и прячет в свой карман.
-Тепло… - Она смотрит ему в лицо, кажется, что сейчас, вот сейчас она скажет ему…
-Вот за тем поворотом мой дом. Если ты хочешь, я приглашаю тебя.
-Если ты этого хочешь. – Не скажет, ведь у него такие красивые глаза. И только одно ее слово и они исчезнут для нее навсегда.
-Пойдем, бейби.
Они идут по пустым, освещенным фонарями улицам. Часы давно отсчитывают время нового дня. Ветер не стихает, снег вьется над головой, как рой мух.
Она думает о том, что он похож на эту ночь. Она хочет подарить ему луну… и пусть, что это безумство. Она мечтает умереть утром, если он уснет раньше, чем взойдет солнце.
Он надеется на пустой дом и отключенный телефон, на пиво в холодильнике и на сигареты. Пачка в кармане пуста.
Они подходят к дому, он открывает дверь.
-Извини за бардак, бейби. Я не ждал гостей. – Он развязывает шарф и кидает его на стул, тот расползается по сиденью, похожий на раздавленного червяка.
-Хочешь я свяжу тебе шарф? - Она держит в руках его шапку и не двигается с места.
-Лучше свари себе кофе. – Он уходит в комнату и гремит пустыми бутылками.
-Как скажешь…
Она входит в комнату. Он ставит диск в музыкальный центр, отходит к окну и берет с подоконника пачку сигарет. Закуривает. Комната наполняется дымом и музыкой.
-Где у тебя кофе? – Она прижимается плечом к дверному косяку и смотрит на него.
-Где-то в шкафу… - Он не оборачивается.
-Окей…
Грязная посуда. Холодильник, забитый пивом и вином. Пепельница полная окурков, на столе исписанные листы бумаги… Сухая роза в винной бутылке, на дне ни капли воды. Она включает электрический чайник, садится за стол и, закрыв глаза, кладет голову на руки. Минуты тянутся как резиновые. Она слышит его шаги за стеной. Ей хочется сломать сухую розу, раздавить увядшие лепестки в ладони и посыпать ими его голову… Вода в чайнике бурлит, горячая струя пара, кнопка щелкает. Она не хочет искать кофе. Она хочет сказать ему, что он…
-Ты нашла кофе? – Он - за ее спиной. Она не видит его, только дым от его сигареты. Он проходит на кухню, открывает один шкаф, другой, третий, двигает банки, ставит перед ней найденную с кофе. Она поднимает глаза от стола и смотрит на банку. Слова душат.
-Скажи мне, зачем ты позвал меня? – Она не пытается увидеть его глаза. Он не смотрит на нее… Молча курит. – Я просто хотела бы знать…
-Как тебя зовут, бейби? – Он выдыхает дым через нос.
-Бейби… - Крутит в руках железную банку.
-Так вот, бейби, ты не ушла – я подумал: тебе некуда пойти; а у меня есть кофе и пустая квартира.
-Мне есть куда пойти.
-Тогда ты знаешь где дверь… - Он давит окурок в без того полной пепельнице и уходит в комнату, забрав из холодильника пару банок пива.
Она берет из раковины грязную чашку, на ней следы красной помады, споласкивает ее под струей воды и наливает в нее кипяток, насыпает три ложки кофе, ни одной сахара; пьет нестерпимо горький, обжигающий напиток.
«Как хорошо, что у него нет часов, – думает она. – Я не вижу, как торопится время. Если бы я видела его, я бы считала минуты… А так, всего лишь третья чашка кофе». Сердце не выдерживает, выбивает бешеный ритм в груди и кажется, что сейчас разорвется. Ей нельзя пить кофе.
Он в комнате. Трогает струны гитары. Берет аккорды, но не связывает их в мелодию… просто звуки.
«Я должна хоть что-то сделать – думает она. – Хотя бы уйти сейчас… пока я стою на ногах, и сердце бьется. Или…»
Встает, берет чашку двумя руками, боясь не удержать одной. Она видит, как кофта вздрагивает на груди… «Сердце, еще пару часов…» - уговаривает она себя. Идет в комнату. Он сидит на усилителе для электрической гитары, но в руках у него акустическая. Волосы упали ему на лицо, но он трогает струны, закрыв глаза.
Она подходит, бесшумно садится в кресло, заваленное его вещами. Не отрываясь, смотрит ему в лицо… Он чувствует ее взгляд и открывает глаза.
-Ты не хочешь кофе? – Она кивает на свою чашку.
-Нет. – Он смотрит ей в глаза, она смущается и отводит взгляд. – Ты смутилась. Почему?
-Тебе показалось… - Отпивает из чашки, рука дрожит.
-Ты покраснела.
-Здесь жарко… - Поправляет волосы.
-Нет.
-На этой чашке были следы помады. – Стараясь сменить тему, сказала первое, что пришло в голову.
-Ну и что? – Он снова закрыл глаза и положил пальцы на струны.
-Кто она? – Она сама не понимала, почему спрашивает это, и какое право имеет на это.
-Это не твое дело, бейби.
-Верно. - Она берет со стола пачку сигарет и закуривает. – Который час?
-Не знаю. У меня нет часов.
-Она красивая? – Ей становится трудно дышать, сердце то стучит бешено, то останавливается. Но она глубоко затягивается, вталкивая в себя табачный дым.
-Бейби, я уже сказал…
-Я хочу знать! – Воздуха не хватает. Она откидывается на спинку. Тяжело дышит… - Я хочу знать…
Он откладывает гитару и подходит к ней. Она только смотрит и пытается вдохнуть глубоко. Он аккуратно забирает у нее сигарету, тушит ее в пепельнице. Расстегивает верхние пуговицы кофты, облегчая ей дыхание. Откидывает волосы с ее лица и касается лба, покрывшегося испариной.
-Да, бейби, она красивая… Дыши пожалуйста.
-У тебя… совсем… холодные глаза. – Дышит.
-Обычные. Не говори.
-Я знала…
-Тише. – Он прикладывает палец к ее губам. Горький запах табака. Она закрывает глаза. Дыхание восстанавливается… Сердце затихает. Размеренно – тук, тук, тук…
Он укрывает ее своим пиджаком, извлеченным из кучи вещей с кресла, и уходит на кухню. Она закрывает глаза… А слезы капают. И нет сил вдохнуть глубоко, чтобы остановить их.
Он вернулся в комнату и сел в кресло напротив нее.
-Это была ревность?
-Ревность? – Она подняла тяжелые веки, и он увидел ее покрасневшие от слез глаза. – Вовсе нет. С чего ты взял?
-Ведь ты меня любишь, но боишься в этом признаться. – Он посмотрел на нее серьезно.
-Я не боюсь. Я не считаю это нужным. – Она закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы он видел ее отчаяние.
-Не нужно говорить о любви? Определенно, бейби, ты странная. Почему же не нужно?
-Потому, что это не касается тебя. – «Не спрашивай меня, ни о чем не спрашивай», - думала она, отчаянно сдерживая слова.
-А мне кажется, это как раз меня касается. Я хочу знать о любви все. И мне необходимо знать, что меня любят.
-Тебя любят. Ты знаешь об этом. – Она открыла глаза и встретила его прямой настойчивый взгляд.
-Да, я знаю. – Он потянулся за сигаретами, закурил. – Ты закрываешь глаза для того, чтобы я не видел, как ты злишься. Зря. Я хочу видеть злость, если она есть. А так ты обманываешь только себя.
-Пусть. Я хочу спасаться обманом, если могу.
-Бейби, я не такой глупый, как ты думаешь. Я умею понимать. – И он стряхнул пепел прямо на ковровое покрытие.
-Предлагаешь мне все тебе рассказать?
-Если у тебя появится желание рассказать, то, пожалуйста. Я все равно не собираюсь спать этой ночью…
-Ты хочешь потратить эту ночь на разговоры?
-А ты можешь предложить мне что-то другое? – Он вонзил в нее взгляд как иглу.
-Нет… - И она отвернулась от него. «Если бы ты попросил…» - подумала она.
Он еще смотрел на нее, когда зазвонил мобильник.
-Да… Нет. Что? Дома… - Следовали короткие ответы на чьи-то вопросы. – Не твое дело… Твои проблемы… Бейби, я занят… Чем надо. Короче, bye. – Он отключил мобильник и почему-то посмотрел на нее.
-Это была она? – Она неуверенно заглянула ему в глаза, ожидая вспышки гнева или, по крайней мере, грубости.
-Да. – Он сунул телефон в карман и раздраженно затянулся истлевшей на половину сигаретой.
-Понятно.
-Что тебе понятно, бейби?
-Что она позвонит тебе завтра. – Она встала с кресла и подошла к окну, ноги подкашивались. Она схватилась руками за подоконник, в глазах все плыло.
-А ты бы не хотела, чтобы она звонила? – Он следил за ней. Она видела его отражение в стекле окна. Она коснулась его рукой… Под ладонью лишь холодное стекло.
-Не важно. Я все равно не узнаю…
Он не ответил. Сигарета потухла, догорев до фильтра. Он бросил ее в пепельницу и лег на диван, закинув руки за голову. Она обернулась и несколько минут наблюдала, как он лежит неподвижно. Он был бледный, и грудь его поднималась почти незаметно, можно было подумать, что он не дышит.
-Ты смотришь на меня? - Спросил он.
-Да.
-И молчишь.
-Да.
-Тебе нечего сказать?
-Я боюсь сказать.
-Что случится, если ты скажешь?
-Все закончится.
-Все и так закончится рано или поздно. Это не причина не говорить.
-Я хочу продлить себе жизнь.
-Это слабость, бейби.
-Я не хочу ложной силы.
-Ты не хочешь говорить?
-Хочу.
-Тогда не молчи.
Она отошла от окна и опустилась на пол рядом с диваном. Он лежал с закрытыми глазами. Казалось, что спит.
-Я люблю тебя.
Он не открыл глаз. Она отвернулась. Прислонившись спиной к дивану, она села, обняв руками колени. Голова была тяжелой и туманной, она наклонила ее, и волосы завесили ей лицо. Она почувствовала, что он повернулся на бок.
«Он уснет сейчас. А солнце еще не взошло… Впрочем, я все равно умру. Какая разница когда, этим утром или через месяц».
Но он положил руку ей на плечо, она вздрогнула. У нее зарябило в глазах – сплошной синий рисунок. Языки ледяного пламени. Она взяла его кисть в свою руку и легко сжала в ладони. Он не ответил… Но не отнял руки.
Они молчали.
Она слышала, как течет время, она слышала падение капель, она считала минуты.
Он, наверное, спал. У нее затекли ноги, она не чувствовала их.
«Только бы продлить жизнь…» - думала она и не стыдилась своей человеческой слабости.
Он глубоко вздохнул. Его дыхание пошевелило волосы у нее на затылке. Она улыбнулась. Почему-то это показалось ей смешным. Она повернулась к нему лицом. Он был неподвижен. Она могла рассматривать его, она могла касаться его.
Она гладила его волосы, как будто успокаивала. Но сама чувствовала, как покой ватным одеялом укрывает ей сердце. Голова прояснилась. Хотелось разбудить его и сказать, что ей не страшно умирать, теперь не страшно.
Он спал.
Она придвинула кресло к дивану и села в него, завернувшись в его пиджак. Она смотрела на него, и он не мог запретить ей это. Он не мог посмеяться над ее слезами и глупой улыбкой.
«Пусть. Он не узнает» - думала она, и поглаживала холодную кожу пиджака.
Хронометр минут стучал у нее в висках, ей хотелось заглушить его счет. Но она не знала как.
Он повернулся на спину и проснулся. Она испугалась…
-Хочешь прокатиться?
-Куда? – Оба были неподвижны.
-Не знаю. Есть разные места.
-Хочу.
-Тогда одевайся. – Он спустил ноги с дивана и сел, раздумывая пару мгновений. Он поправил волосы, они запутались и легли неровно. Она встала с кресла и, достав из своей сумки расческу, хотела протянуть ему, но в последнюю секунду передумала. Он удивленно посмотрел ей в глаза.
-Можно?… - Она показала расческой на его голову. Он толи не понял, толи молчаливо согласился. Но она уже провела щеткой по его волосам. Они застряли в зубьях. Стараясь не причинить ему боли, она чесала аккуратно.
-Не бойся сделать больно. – Сказал он.
-Но…
-Не бойся.
Когда все было готово, волосы лежали ровными прядями, и можно было убрать расческу и руки с его головы, она помедлила.
-Ты снова хочешь продлить жизнь? – Он взял сигареты со стола, достал из кармана зажигалку и закурил.
-Я хочу тебя обнять. – Она замерла.
-Обними. – Он выдохнул, и дым поднялся голубым облачком к ее лицу.
-Зачем? Если ты этого не хочешь. – Она отпустила его и отошла.
-Может быть, хочу. – И он посмотрел на нее.
Она измученно закрыла глаза. «Зачем ты так?» - подумала она. Но подошла к нему вплотную и нежно обняла за шею. Он молчал прижатый к ее животу. Сигарета горела, тонкая струйка дыма вилась вверх и таяла.
-Почему ты не говоришь своего имени? - Спросил он, голос его звучал глухо. Кожей она чувствовала его дыхание.
-Все равно ты забудешь. – Ответила она спокойно, ей было спокойно. Хотелось спать.
-Я запишу…
Она тихо засмеялась. А он улыбнулся, пряча улыбку у нее на животе.
-Я вышлю тебе его письмом. – Она провела рукой по его волосам, они были мягкие.
-Я повешу его на стену. – Он отстранился от нее и заглянул в ее улыбающиеся глаза. – Я бы хотел знать.
-Ты узнаешь потом.
-Окей, бейби. – Он поднялся и вышел из комнаты. Она слышала, что он закрыл дверь в ванной и включил воду. Она стояла на том же месте. В руках у нее была расческа, а в ней его вырванные волосы.
«Почему он разрешил мне?…» – думала она и скатывала темные волосы в легкий путанный шарик.
За окном все также спала ночь. Ей стало легче от мысли, что утро наступит не скоро… Зимой ночи длинные. Она любит зиму.
Он вошел в комнату. Она обернулась и спрятала в карман скомканные волосы.
Он прошелся по комнате, остановился, присев порылся в низком шкафчике и достал фотокамеру.
-Палароид, конечно, - полная хрень. Но иногда он бывает очень полезен. – Он подошел к ней и встал рядом. Он смотрел, как тихо падает снег за окном. Она смотрела на него.
-Когда нужно, чтобы было моментально. – Она прикоснулась пальцами к холодному стеклу.
-Да. – Он положил фотоаппарат на подоконник, а сам полез в карман за мобильником.
Включил его, выбрал номер и нажал вызов.
-Эй, парень. Привет. Извини что поздно… Ты мне нужен. Срочно. Сможешь приехать? … Да, ко мне… Окей, я жду. – Он отложил телефон на стол, а сам расположился на диване. Закурил.
-Бейби, ты не принесешь мне пива? – Он указал рукой, в которой держал сигарету, в направлении кухни.
Она молча ушла и вернулась с бутылкой пива.
-Открой… - Сказал он, выдыхая дым.
Она прислонила горлышко к углу стола, с силой ударила по крышке и протянула ему открытую бутылку.
-Хм, у тебя большая практика. Ты случайно не в баре работаешь? – Он сделал большой глоток и закашлялся.
-Нет, я преподаю историю в школе. - Она взяла его сигареты.
-Так ты училка? - Он улыбнулся, сжав сигарету зубами. – Я ненавижу школу. – Сказал он, взбалтывая пиво в бутылке.
-Я тоже… - Она чиркнула спичкой и затянулась, прикуривая.
-Вот это да! А я думал, что ты ударишь меня по лицу за такое признание.
-Ты имеешь право не любить то, что тебе не нравится. – Она села в кресло напротив него.
-Хорошо сказано, бейби. – Он глотнул пива. – Хочешь? – И протянул ей бутылку.
Она отпила, не отрывая взгляда от его глаз.
-Ты всегда такая молчаливая или только ночью? – Он перевалился через подлокотник дивана и, распихивая сваленные в углу вещи, вытащил черный карандаш.
Она молчала, забывая курить.
-Дай руку, бейби. – Он заглянул ей в глаза.
Она протянула ему свободную руку, он уложил ее на стол между ними и, послюнявив карандаш, начертил на тыльной стороне ее ладони разбитое сердце. В свою очередь она взяла у него карандаш и нарисовала на его руке неполную луну и пару звезд.
Она взяла со стола бутылку, оставленного им пива, отпила, вытерла губы ладонью и поставила бутылку на место. Он усмехнулся уголками губ и, протянув ей карандаш, сказал:
-Нарисуй мне глаза, бейби.
Она взяла карандаш. Обошла стол и, затушив сигарету, села верхом на его колени. Он откинулся на спинку и закрыл глаза. Она медленно провела языком по грифелю некосметического карандаша и коснулась его верхнего века. Он моргнул. Она провела жирную линию от внутреннего уголка глаза к внешнему. Сделала тоже на нижнем веке и на втором глазу. Он не открывал глаз, хотя она уже закончила и просто сидела, держа для упора его лицо в руках.
Руки дрожали, линии получились не очень ровные. Она смотрела на его лицо, она хотела бы сказать ему, что он…
-Почему ты так боишься меня? – Сказал он, не открывая век. – Я не кусаюсь… Почти.
Она наклонилась к нему и поцеловала в кончик носа.
-Dear me, darling! Я же тебе не сын, что же ты чмокаешь меня как своего первенца?! – Он беззвучно рассмеялся. – Ладно, слезь с меня. - Он сел на ее колени.
-Ты такой легкий. Я могла бы носить тебя на руках. - Она серьезно посмотрела в его подведенные глаза.
-Надорвалась бы. – Он забрал у нее карандаш, и послюнявив его старательно, закрыл ей веки указательным и большим пальцем. Она почувствовала, как мокрый кончик грифеля заскользил по ее коже. По спине побежали мурашки.
-У тебя красивые глаза, бейби. Ты могла бы сниматься для каких-нибудь модных журналов.
Она не могла расслабиться, она, словно натянутая струна, звенела под ним. Она была рада тому, что он не видит ее глаз, не знает ее мыслей. Впрочем, глаза и мысли – одно и тоже.
Зазвонил его телефон. Он взял мобильник и ответил.
– Да, бейби. Окей, бейби. Сейчас спущусь. – Он отключил связь, обернулся и сказал довольно улыбаясь. – Нам пора, дарлинг.
Она встала и вышла за ним из комнаты.
Когда они вышли из дома, снег уже закончился. Небо прояснилось и высоко, оставленная всеми, стояла над миром луна.
-Привет, бейби. – Сказал он громко какому-то человеку, одиноко курившему на пустынном тротуаре.
-Привет. – Человек выкинул докуренную сигарету, и ее огонек медленно погас на мокром асфальте.
-Слушай, дай мне твою beautiful car. – Он по-доброму улыбнулся.
-Зачем она тебе? У тебя даже прав нет. – Сказал человек, почесывая затылок.
-Бейби, о каких правах ты говоришь? Ночь кругом. Все стражи правопорядка спят. – Он нетерпеливо постучал носом ботинка по бордюру тротуара.
-Далеко собрался?
-Нет, бейби, нет. Я тут рядом. Только покажу девушке город… Окей?
-Окей. – Человек рассмеялся. – Ладно, бери, но чтоб аккуратно!
-О чем речь, бейби! Я буду нежен с твоей красавицей. – И он ласково погладил капот припаркованной на дороге машины. – Слушай, окажи мне еще одну крошечную услугу…
-Какую?
-Щелкни нас с девушкой на фоне твоей car? У меня даже Палароид есть. – И он лукаво улыбнулся.
-Палороид – это ведь полная фигня, парень!
-Я знаю, бейби. Но мне нужно, чтобы было моментально.
-Ну, давай. – Человек взял камеру и навел объектив.
-Бейби, - он подошел к ней, взял ее за руку, подвел к машине. – Птичка, конечно, не вылетит, но все же…
Она посмотрела на человека с камерой. Щелчок. Вспышка. Фото.
-Ну, и кому достается карточка? – Человек помахал снимком в воздухе.
-Ей… - Он указал на нее. Человек отдал ей фотографию. Она неуверенно взяла ее из его рук и посмотрела на проявляющееся изображение.
-Ну, как? – Он тоже взглянул. – Темная, да?
-Да, немного. Но это ничего… - Она улыбнулась и убрала фото в карман.
-Спасибо, бейби. - Он хлопнул человека по плечу. - Да и еще, вот тебе ключи от квартиры. В холодильнике – пиво, в видаке – тупой ужастик. Не скучай, мы скоро. – И он открыл дверь машины.
Она села на место рядом с водителем, он сел за руль.
-Ты умеешь водить? – Спросила она его, когда он повернул ключ зажигания.
-Совсем чуть-чуть, бейби. – Он криво усмехнулся и с силой надавил педаль газа.
Машина взвизгнула коротко и помчалась по пустой дороге.
Они были одни… Ей казалось, что во всем мире нет ничего кроме этой ночи. Ей было легко думать о пустоте за окном машины, насквозь пропахшей табаком и дешевым пивом.
Он молчал.
Ей казалось нечестным отрывать его от мыслей. Все равно она не находила слов способных заполнить эту органическую пустоту между ними.
-Бейби, - он отыскал в кармане пачку сигарет. Она взяла с приборной доски зажигалку и поднесла огонь к его сигарете. Огонек на миг осветил его глаза…
-Ты красивый. – Сказала она.
-Ты серьезно? – Он улыбнулся. – Это всего лишь ночь. Поверь, утром бы ты не сказала этого.
-Я не доживу до утра… - Она закурила. В горле совсем пересохло от дыма, она закашлялась.
-Что с тобой, бейби?
-Это всего лишь дым, который раздражает слизистую…
-Я не о том. Что значит твое «не доживу»?
-А… не важно, бейби. – И она счастливо улыбнулась.
«Чему ты улыбаешься, глупая?» – спрашивал ее внутренний голос.
«Тому, что все в этой жизни рано или поздно заканчивается, даже одиночество, мой крепко любимый внутренний голос».
-Окей. – Он курил молча, смотрел на дорогу, которая черной лентой вилась под колесами машины.
Она бледнела все больше. Глаза становились темнее.
-Я могу тебя кое о чем попросить? – Она не оборачивалась к нему, смотрела вперед и ждала ответа, как приговора.
-Конечно, бейби… Если то, о чем ты просишь в моих силах.
-Отвези меня домой… - Он почувствовал как по ее телу пробежала дрожь.
-Где твой дом? – Он остановил машину на обочине. Они сидели, не смотря друг на друга, перед глазами была пустынная дорога и ночь.
-Здесь не далеко…
-Зачем? – Он опустил стекло окна и выкинул докуренную сигарету.
-Я так больше не могу… - Она устала от слов, что давили на сердце. А сердце хотело разорваться в эту минуту. – Прости.
-Мне не за что тебя прощать. – Он посмотрел на нее, она отвернулась к окну. – Посмотри на меня… посмотри.
-Я не могу. – Она щупала дверь, искала ручку… Слезы стояли в глазах, горячие и тяжелые.
Он коснулся ее плеча, она поддалась.
-Ты опять плачешь… - Он коснулся ее ресниц, на них весели капельки ее слез. Он вытер их. – Краска потечет… Не плачь.
-Пусть. Мне все равно… Я не боюсь. – Она прятала от него взгляд, растерянный и нежный.
-Бейби, если не боишься, то не плачь. – Он коснулся кончика ее носа.
Она улыбнулась…
-Нет, я плачу потому, что мне хорошо.
-Хорошо?
-Да.
-Поговори со мной… Мы никуда не торопимся. У нас еще несколько часов до рассвета.
-Хочешь ли ты услышать…
-Хочу.
-Но ты даже не знаешь…
-Узнаю. – Он взял ее холодную ладонь в свою такую же холодную. Она ощутила его прикосновение, ей захотелось согреть его…
Она положила голову ему на плечо, он обнял ее и закрыл глаза.
...-Я бы отдала за тебя жизнь. Если бы это понадобилось, я не раздумывала бы ни минуты.
...Я больна…Тяжело.
…Глупо… Я улыбаюсь, говоря об этом. Но это только сейчас, только потому, что я с тобой. А завтра… нет, уже сегодня. Я буду умирать от отчаянья и душевной боли. Я буду проклинать весь свет и тебя за то, что ты мне так дорог.
...Я бы хотела умереть рядом с тобой…
Но даже слоны уходят из стада, чтобы умереть вдали от жизни.
Я тоже уйду и больше никогда не вернусь… в этот мир.
…Это не справедливо. Я не знаю - почему, за что мне это? Иногда мне становится так обидно и так больно, что все еще будет у кого-то, но не у меня. Что это будет с тобой, с ней… Но не со мной.
Я знаю… даже в смерти нужно оставаться благородным и достойным человеком. Я стараюсь. Я хожу на эти чертовы психологические тренинги. Я вижу каждый день людей, чье дыхание – дыхание смерти…
Скоро и мое станет таким. Скоро не станет меня. Мои руки будут холодными, как лед, мои глаза больше не увидят ночного неба, звезд и луны. Я больше не увижу тебя…
…Иногда я проклинаю тот день, когда узнала тебя. А иногда я благодарю Небо за то, что ты есть.
Знаешь, с мыслями о том, что ты ходишь по этой земле, дышишь этим воздухом и опускаешь руки в тот же океан, что и я, мне легче справляться с черной тоской бессонных ночей.
…Наверное, я не достойна уважения, понимания… любви, лишь только сострадания…
Но я устала слышать от людей знакомых и малознакомых как им жаль! Я не хочу слышать о моей смерти…
…Я не верю в чудеса, не верю в то, что чудесным образом, однажды утром я проснусь здоровой и счастливой… живой. Я не верю. Хотя мой врач всегда говорит мне, что надежда умирает последней. Но я-то знаю, что она уже давно мертва и я топчу ее могилу.
…Я осталась совсем одна. Я выгнала всех из своей жизни или из смерти, уж не знаю что вернее…
Моя семья, наверное, ищет меня, или, быть может, думает, что я уже мертва.
Я могла бы послать им открытку… Вот бы они удивились.
…Я жестока. Я зла. Я достойна презрения, я сама презираю себя, ненавижу…
Я не имею никакого морального права ждать от людей любви и нежности. Ведь я не могу им этого дать сама, потому что каждый день и каждую ночь я ни на минуту не забываю о том, что повенчана со смертью.
…Знаешь, моя соседка, она снимает квартиру вместе с мужем рядом с моей, так вот, вчера она родила… Девочку. Вчера вечером я встретила ее мужа, он светился от счастья, и я не удержалась, я спросила…
Он обнял меня, закружил и говорит: Она родила мне дочь!
И поцеловал меня, чмокнул в щеку, как брат.
Я от всей души пожелала им счастья, а их малышке крепкого здоровья.
...Они назвали ее Анной.
После он ушел, а я закрыла свою дверь, забралась под одеяло и, зарыв лицо в подушке, кричала так громко, как могла…
Боль утихла. Я успокоилась. Слезы высохли… Но больше я не пойду к врачу, больше не выйду из квартиры днем. Я не могу, не хочу видеть чью-то жизнь и чье-то счастье…
Просто это очень тяжело.
…Я знаю, что жизнь все равно когда-нибудь заканчивается, я знаю, что я не одна у кого каждый день - последний… Я знаю, есть те, кому больнее, чем мне. Но почему-то мне не становится от этого легче.
…Я смеюсь… Да, иногда я смеюсь просто так, чтобы не плакать. Я удивляюсь, откуда у меня берутся слезы.
В моей группе, в группе друзей по несчастью, есть одна девушка… У нее очень красивые голубые глаза, но она слепа. Не от рожденья, нет. Это последствия тяжелой болезни. Ей осталось не много, может быть, чуть больше чем мне, а может, и меньше… Нельзя сказать наверняка. Так вот… Я всегда с точностью могу сказать, что она делала сегодня ночью: спала или смотрела в потолок невидящим взглядом… Глаза у нее бледнеют с каждым днем. Она не может плакать. Представляешь?
Она не может, а я с трудом сдерживаюсь почти каждую минуту.
Если бы было можно, я бы поделилась с ней… Слезы хоть на пару минут, на полчаса, но облегчают душу… Это не спасение, всего лишь иллюзия, но за такую иллюзию обреченные многое отдадут. Хотя у них и нечего брать…
Но я рада хотя бы тому, что я вижу. И до последнего дня буду видеть этот мир… Черт побери! Он так хорош… А мне уже куплен билет из него в никуда.
…Ошибка моих родителей – они не воспитали меня в христианских традициях.
Как хорошо, когда есть уверенность в том, что даже после смерти есть жизнь, есть свет и любовь. Что там, куда уносятся души, есть надежда на воскрешение.
А я не верю…
Я даже не молюсь перед сном. Я ни о чем не прошу. Я забыла… Все забыла. Я не верю. И не хочу… Как-то проще, когда есть только ты и твоя боль, которая шаг за шагом ведет тебя к обрыву, к пропасти. И лучше сразу забыть о спасительной руке, что вырвет тебя из мрака вечной ночи. Я ведь знаю! Знаю, что руки не будет, не будет веточки куста, за который можно ухватиться, ни соломинки… Зачем же тешить себя надеждой, а потом проклясть все в последнюю минуту? Это нечестно. Бог этого не заслужил…
Нет, ты не подумай, что я смеюсь из-за неуважения к святому. Просто я всегда, даже до болезни, была слегка ироничной. И сейчас, порою я иронизирую над собой, над всем, что причиняет мне боль… Вот даже над тобой.
А знаешь, ты ведь совсем не такой как я думала… Ты реальнее. И это хорошо.
Я больше тебя не боюсь. Я не боюсь своих чувств к тебе. И ты их не бойся… Я уйду. Вот только еще погреюсь возле тебя чуть-чуть. И уйду.
Как же я не люблю уходить первой. Никогда не любила. Мне всегда было проще смотреть в спину уходящему. Наверное, это слабость. И мне нужно стыдиться этого. Но сейчас я ничего не стыжусь… Все чувства притупляются болью. Даже любовь… У нее горький вкус. Как и у всего к чему я прикасаюсь.
Я открываю глаза утром, а небо, словно талый снег – серое. Я надеваю любимые вещи, а они только раздражают меня… Я сыплю в кофе сахар, много сахара, но мне все равно нестерпимо горько. И теперь я не сыплю сахар... Какая разница?
Я не пользуюсь духами и даже мыло беру без запаха, потому что не чувствую ничего кроме запаха своей боли.
Нет, я не сойду с ума. Я слишком рациональна, наверное, для этого.
А жаль…
Я долго планировала нашу встречу. Не удивляйся, признаться я все равно должна. Мне так будет легче простить себя за ложь. Я не случайно села за твой столик, и не случайно оказалась рядом с тобой.
Быть может, сегодня, когда я вернусь в свою квартиру, я пожалею обо всем, что сделала и что сказала… Но сейчас я чувствую слабость от облегчения своей души и вину за то, что внесла в твою жизнь тень своей печали. Прости меня за это.
И, пожалуйста, не думай, что я слабая, просто… мне очень тяжело.
-Я знаю… И ты очень сильная. – Он прижал ее крепче к себе и поцеловал растрепавшиеся волосы.
Ее глаза, черные обрывки ночи, были так близко от него, он мог заглянуть в них и постичь ее страх. Но он не сделал этого. Он просто поцеловал ее и сказал:
-Спи.
Через пару минут она уже спала на его плече. Он хотел было закурить, но увидел ее бледное лицо и не решился.
«Хотя, она все равно уже не умрет от рака легких…» – подумал он, но все-таки вернул руку на ее плечо и задумался.
Ночь собирала свой холодный мрак в звездный мешок и уходила, медленно, тихо.
Я люблю ходить по магазинам. Но это не безумная любовь женщин к вещевому шопингу. Я больше люблю гипермаркеты типа Ашан или Мосмарт. Не за шмотки, конечно, им я уделяю внимание раз в месяц, а то и меньше. Но вот продуктовые... Ммм, обожаю Еще люблю строительные и мебельные, Оби и Икея в этом плане хороши. В последней приходится время от времени кое-что покупать, хотя я и не очень ей доверяю в плане качества, но то, что берем - это не крупные покупки. В прошлые выходные купили там желанную стойку-стеллажик под проектор и ДВД. Место в комнате становится все меньше, я даже не знаю, куда еще расти? Разве что в верх к потолку, места на полу остается катастрофически мало
Я очень рада, что милый в отличие большинства известных мне мужчин со стойкой антипатией к магазинам готов составить мне компанию Вот и сегодня, съездили в Ашан, результат - гора продуктов, новый утюг и рабочий стол мне
Поужинаем и будем собирать. О, как давно я о нем мечтала, с полочкой выдвижной, куда можно убрать ноут, когда порукодельничать захочется и полочкой под книги наверху... Мррр
Люблю, когда милый поет... Спокойно так делается. Все печально-грустное на задний план уходит. Только его голос и радость. Это счастье. Люблю Розенбаума и Митяева в его исполнении
Как говорится, я рада тому, что жизнь еще может меня удивлять. Я часто так думаю, когда встречаю интересных талантливых людей, с которыми так приятно общаться. Когда мне на глаза попадается предмет искусства или, когда мне везет стать свидетелем какого-то грандиозного события. Я люблю удивляться, но приятно. Что касается человеческой глупости... Казалось, что этим меня уже не удивишь. Но мне это только казалось Какие же попадаются глупые, упертые люди, можно сказать фанатики глупости. Если бы они хоть воспитаны были хорошо, а то ведь просто противно иметь с такими дело.
С утра пришлось ехать в поликлинику, разболелась шея. Думала-гадала, чтобы это могло быть, оказался фарингит с лимфаденитом Дали больничный, а толку? Пришлось ехать на работу. Потому что сегодня первый рабочий день после сессии, которую я закрыла на отлично, с чем себя и поздравляю. Откуда взялась болезнь, сама не знаю. Как-то вдруг за пару дней... На поправку есть три дня, во вторник надо выписаться и сразу мчаться на совещание. Сегодня было уже одно. Наконец огласили сроки переезда в новое здание. С 10 апреля выступаем И радостно и тревожно. Во вторник днем еду смотреть, что там и как. Обещали к моему приезду собрать всю мебель... Наконец увижу своей кабинет Мелочь, а приятно. Даже вспоминать не хочу, что когда-то сидела в комнате на четыре человека. Бррр!
Надо начинать подыскивать третьего сотрудника к себе в штат, ох, еще мороки. Но надо, что поделать, теперь двух пар рук будет маловато.
К работе вернулась с энтузиазмом. И даже почувствовала, что чуть-чуть по ней соскучилась
Вот, впереди еще много дел. Это хорошо. Хуже, когда безделье. В безделье нет прогресса =)
Милый завтра едет на фестиваль выступать, а я с больничным остаюсь дома... Впрочем, во всем нужно искать положительные стороны: будет время дочитать "Записки о Шерлоке Холмсе". До недавнего времени я только смотрела наш фильм с Ливановым в роли Холмса. К слову обожаю этот фильм! Читаю и не могу отвлечься от привычных образов. Хотя что в этом плохого? Если даже англичане признали Ливанова лучшим воплощением великого сыщика. А вообще, могу заверить, что книга интереснее фильма. В книге все умозаключения Холмса, его метод освещены подробнее и доходчивее. Почитала о Конан Дойле, интересный человек. Всерьез не воспринимал своей страсти к детективам, всего себя отдавал историческим романам, а читателю больше известен как отец-создатель историй об этой сладкой парочке
Еще с удивлением обнаружила, читая биографию писателя, что он на деле доказывал эффективность описываемого в книге метода, даже сам разбирал дела существующих заключенных, и добился пересмотра некоторых из них. Вот какой человек.
Я вот не понимаю, зачем люди тратят такие деньги на свадьбу. Ради чего? Простые люди, а не голливудские звезды. Если последние закатывают веселье на 1 млн. долларов, я совсем этому не удивляюсь, потому что знаю, что на этом событии они заработали в 2 раза больше потраченного. А мы, простые смертные, разве к нам приедут журналисты со всего мира? Или возможность заснять церемонию мы продадим за 15 тыс. долларов какому-нибудь каналу? Да нет конечно! Шикарная свадьба - это бессмысленное вложение средств. И, на мой взгляд, если нет возможности получить доход с такой операции, то зачем? Неужели деньги не пригодятся молодой семье в будущем? Или они миллионеры? Да нет, не думаю, вряд ли бы стали миллионеры продавать платье на Блошином рынке в дайри.ру. А если нет, то это сумасшедшие. Иначе я не могу объяснить эту необъяснимую тягу бухнуть 50 тыс. в платье, которое ты наденешь раз в жизни. Нет, конечно, все мы мечтали в детстве, и чтобы платье, как у принцессы, и чтобы жених - принц, и лимузин к подъезду, или нет, карету с шестеркой белых лошадей, и замок с бальным залом, и кровать с балдахином, и любовь до утра. Но с возрастом должно же приходить осознание бессмысленности, несостоятельности этих мечт, их оторванность от реальности. Вам нужно событие, которое врежется в вашу память на всю жизнь? Что ж, возможно, я не спорю. Но по мне все это мишура и внешняя красивость, для меня главное - это чувства и ощущения. Праздник должен быть в душе.
Короче, не буду растекаться. Моя мысль ясна. Я просто этого не понимаю.
Наконец завершилась эпопея с подаренным мною милому монитором. Мы его обменяли на другую модель, дороже, но и лучше. Все разрешилось после разговора с директором розничных продаж. Он внимательно выслушал нас по телефону и сказал, что раз все сервисы нам дают заключение "здоров", т.е. исправен, то магазин не может у нас его не взять обратно, т.к. общее время пользования монитором после покупки, исключая дни нахождения его в сервисах и в магазине меньше 14 дней. Вот. Сам позвонил в магазин и разрулил ситуацию. Нам оставалось только приехать, выбрать понравившийся, дождаться отгрузки новой партии этих мониторов и, оттестировав его по всем параметрам, чтобы уже наверняка, забрать его домой. Что сказать? Он крут! Теперь можно успокоиться, после всех мытарств подарок подарен
Я знала, что я больна… Меня изводил жуткий кашель и острая боль в груди. Болело сердце и голова. Иногда мне казалось, что тело мое рассыпается на сотни мелких кусочков. Лежа в кровати, укутанная теплыми одеялами и скрытая от солнечного света плотными шторами, я казалась себе старой и немощной. Мне хотелось плакать, но от жара выжигавшего меня, слезы высыхали в глазах.
Я не замечала тех нечастых посетителей, что иногда заходили в комнату и вставали, словно призраки у моей постели. Я не отличала одного лица от другого, все они были похожи на белые диски, без выражений и черт… Случалось, что на миг сознание возвращалось ко мне, и тогда я с полной трезвостью рассудка понимала, что все-таки случилось. Сердце сжималось от горя и мне снова хотелось забыться, хоть на один час, а лучше навсегда.
Но выздоровление близилось неотвратимо. Ко мне постепенно возвращались силы. Кашель больше не разрывал грудь, спокойная, почти ясная голова лежала в безмятежной мягкости подушек, а чьи-то заботливые руки каждое утро раздвигали шторы, и свет дня проникал в мой склеп. Может быть, от его живительной теплоты я не умерла тогда. Спустя все эти годы я жалею об этом. Конечно, не пристало говорить так, я знаю, что это большой грех. Но для меня каждый день, прожитый вдали от человека дорогого мне, казался самым страшным грехом, надругательством над душой и над самой жизнью.
Через три недели врач, приходивший ежедневно, с улыбкой ангела сообщил мне, что я здорова и вполне могу покинуть эту душную комнату, что, я не медля больше ни часа, ни минуты, могу вернуться к жизни. Я горько рассмеялось ему в лицо, а потом разрыдалась. И он поспешил уйти, оставив меня наедине с моим отчаянием.
Изабелла как верная и любящая подруга не покинула меня, она сочла за долг спасти мое тело и хоть крупицу моей души, так как ее большая часть уже была мертва. Она приходила ко мне ежедневно, подолгу сидела в изголовье задумчивая, печальная, уставшая. Когда у меня были силы, я говорила с ней. Она рассказывала мне последние новости, передавала пожелания скорого выздоровления от общих знакомых. Я слушала ее и не слышала. Перестав болеть плотью, я не исцелила раны духа. Изабелла понимала все, о чем я умалчивала, но по ее собственному объяснению она ничем не могла мне помочь.
Я понимала это, но все равно, изо дня в день я встречала ее взглядом полным надежды на то, что сегодня, именно сегодня она скажет мне… Я ждала напрасно. День за днем, неделя за неделей ничего не происходило.
Но однажды, это было уже после того, как я совсем поправилась, мы с Изабеллой сидели в гостиной и пили чай, когда тревожно зазвонил телефон. Я вздрогнула, как это бывало обычно, когда слышала звонок. Изабелла, поставив чашечку на блюдце, вышла из комнаты и подняла трубку в коридоре. Я не слышала о чем и с кем она говорила. Разговор длился не более пяти минут.
-Ада, - начала Изабелла, вернувшись в комнату, - только что я говорила с очень странным человеком. – Я замерла. – Он назвал себя другом Патрика Рамона… - Изабелла замолчала выжидающе. Наверное, тут по ее мнению, я должна была упасть в обморок, но его не последовало, и она продолжила. – Он сказал, что у него есть кое-что для тебя, и он настаивает на встречи. Ты должна перезвонить ему, здесь он проездом и завтра покидает город. – Она протянула мне листок бумаги с телефонным номером и коротким звонким именем Жан.
-Ада, - окликнула меня Изабелла. – Ты позвонишь?
Я кивнула. Изабелла вышла, оставив на диванной подушке записку. Я не могла решиться более получаса. Более получаса Изабелла не входила в гостиную. Я несколько раз брала трубку в руку и почти касалась клавиш пальцами, но тут что-то останавливало меня. Снова и снова. Я кляла себя за страх, за слабость, жалкое безволие. Это было ужасно. Я пыталась представить себе те слова, что скажет мне этот незнакомый человек. Но он друг Патрика, и у него есть новости. Как я боялась и жаждала их! Словно передо мной была чаша вина, отравленная ядом, влага ее была прохладна и манила сладостью, но в тоже время она источала аромат смерти. Я то протягивала к ней руку, то прятала ее за спину, страшась неминуемой гибели. Наконец, когда я почти совладала с собой, измученная ожиданием вошла Изабелла. Лицо ее было утомленным, и в нем я читала беспокойство. Она села со мной рядом, обняла меня крепко за плечи, потом коснулась губами моей щеки и сказала, забирая у меня из рук трубку:
-Я позвоню. – И ушла на кухню. Я ничего не слышала и, честно, не хотела слышать. Легче было забыть об этом звонке совсем хотя бы до того момента, когда Изабелла войдет в комнату и расскажет мне, что ей стало известно. Она вошла и снова села рядом.
-Ада, этот человек через час будет здесь…
Я выслушала известие молча. Молча поднялась и ушла в спальню, где и провела весь час в ожидании и страхе.
В дверь постучали. Я вернулась в гостиную, Изабелла пошла открывать. Через минуту в дверях комнаты появился мужчина, он был среднего роста, темноволосый, худощавый, молодой. Я подошла к нему, он поцеловал мою руку.
-Вы Жан? – спросила я незнакомца.
-Да, мадам. А вы Адель Вуд.
-Да, это я. – Мужчина помялся на месте, не решаясь пройти, и я жестом предложила ему садиться. Вошла Изабелла, она принесла на подносе горячий кофейник, горьковатый аромат только что смолотого кофе вернул мне уверенность и придал сил. – Вы сказали, что Патрик ваш друг. Это так?
-Да, мадам, но мы очень давно не виделись. – Ответил человек, беря чашечку кофе предложенного ему Изабеллой.
-Как? – Выдохнула я, мое разочарование не знало границ. – Вы не видели его?
-Да, вот уже несколько лет.
-Но… Тогда я не понимаю. Откуда вам что-либо известно?
-Да, мадам, все так. Я не видел Патрика больше трех лет, мы расстались с ним добрыми друзьями, но потом, наша связь прервалась. Я потерял его след, и он не спешил мне напомнить о себе. Но два дня назад, я получил от него послание. Хотя из этого большого письма мне адресована лишь пара строк, в которых он просит разыскать в городе N некую Адель Вуд. – Мужчина вытащил из кармана пухлый конверт. - Заклиная меня нашей давней дружбой и крепкой привязанностью, он просил сделать это как можно быстрее. И вот я здесь больше, чем за тысячу километров от своего дома. Завтра я уезжаю. Я нашел вас, и просьбу друга исполнил. Мне не в чем будет себя упрекнуть позже. Патрик хороший человек, я не мог обмануть его надежд. – Человек вздохнул и протянул мне письмо. – Возьмите, оно адресовано вам. – Я неуверенно взяла из его рук конверт, на котором стояло мое имя, но ни обратного адреса, ни имени отправителя не было.
-А теперь мне пора. – Человек поднялся.
-Как? Вы уже уходите? – Только сейчас я поняла, о чем мне говорил минуту назад незнакомец. – Нет! Вы не можете так уйти, ну, хоть что-то вам должно быть известно, хоть что-то! – Слезы брызнули у меня из глаз, тут же рядом оказалась Изабелла, которая не покидала комнаты. Она поймала мою слабую руку и усадила в кресло.
-Вы не можете задержаться еще на пару минут? – Спросила я, умоляя глазами этого человека дать положительный ответ.
-Нет, мадам. Простите, но я не могу. Да и пользы от меня не будет, ведь я на самом деле ничего не знаю о Патрике. Для меня большой неожиданностью было это его письмо, три года молчания и вдруг мольба о помощи. Я сделал все, что должен был сделать. Больше, к сожалению, я ничего не могу. Простите… - Мужчина кивнул и вышел из комнаты, провожаемый Изабеллой.
Скоро моя подруга вернулась и справилась о моем самочувствии, получив ответ, успокоивший ее, она вышла. Я сказала Изабелле, что взволнованна, но это не повредит мне. Я чувствовала слабость, но она не могла помешать мне распечатать конверт и прочесть письмо, что я незамедлительно сделала. Узнав почерк Патрика, я больше не отрывала глаз от ровных строчек текста до самой последней точки в конце последнего предложения.
Письмо Патрика
Здравствуй, дорогая моя, любимая моя Адель.
Если ты читаешь это письмо, значит, я не ошибся, доверив свою и твою судьбу Жану. Он передал тебе письмо, как я и просил его. Отблагодари его, милая: он достойный человек. Он единственный, кого я помню и кого люблю, хотя я презрел все, что связано с моим прошлым. Но об этом позже…
А сейчас я хочу сказать… Написать. Боже, как это тяжело! Немыслимо то, что я оторван от тебя, от твоих нежных рук, способных на великое благо, на щедрую и бескорыстную доброту. О, Адель, мне горько оттого, что я так далеко от тебя, ведь именно сейчас ты нужна мне, как никогда, а я нужен тебе. Я так одинок, моя милая. Я остался совсем один. Мне не к кому обратиться с просьбой или жалобой, мне не у кого искать утешения и сочувствия. Ах, если бы ты была рядом, я бы не мучался и не страдал так жестоко, как страдаю сейчас.
Но наберись терпения, любовь моя, и я все расскажу тебе, ничего не скрыв.
Наверное, ты хочешь знать, где я… «Где ты?» - спрашивают твои губы эти немые страницы. Они не ответят, Адель. И я не отвечу…
Прости меня! Прости меня, моя дорогая. Я виноват. Я очень виноват. Я каюсь. И я прошу прощения у тебя и у Бога каждую минуту, ибо грех мой страшен.
Прости. Сейчас я не могу открыть тебе место, где мне суждено скрываться. Ведь это не последнее мое убежище. Адель, я вынужден бежать. Бежать от правосудия, от себя и своей совести, но самое ужасное это то, что я вынужден бежать от тебя. Бог знает, что мысль о разлуке с тобой уничтожает меня. Но мне не дано другого, и я буду мужественно сносить все беды, горести и терзания – все, что выпадает на долю, совершившего страшный грех. Но, Адель, я верю, искренне верю в то, что ты простишь меня, поймешь и примешь в свои объятия заплутавшего и раскаявшегося грешника. О, Адель, ты способна воскрешать! Твои глаза… В них свет, такой чистой красоты, которой суждено поднимать человека из глубин отчаяния, ты можешь вознести душу до светлой радости надежды. Я верю, что ты любишь меня. Надежда на твою любовь спасает меня сейчас, и будет спасать все долгие бесконечные дни впереди.
Адель, я обещаю тебе - я вернусь. Верь мне. Я хочу быть прощенным тобой. Я хочу воскреснуть.
Всю эту вечность, что я провел вдали от тебя, я ни на миг не забывал твоего имени и с ним на устах я прошел сто дорог и переплыл десяток морей. Меня терзали тяжкие мысли и горькие предчувствия. Я ничего не слышал о тебе с того самого дня, как проводил в аэропорт и дал клятву приехать, во что бы то ни стало, за тобой…
Это письмо не такое доброе и нежное, каким бы я хотел написать его, в нем слишком много правды, от которой мне не уйти никогда.
Перед тем, как открыть тебе ее, я прошу право слова…
Адель, не считай меня лжецом. Умоляю. Я молчал, да, я скрывал от тебя многое, но лишь потому, что хотел уберечь. Моя жизнь до нашей встречи не стоила и гроша. Я был беден и очень глуп. Я не видел смысла в том, что делал и, тем более, в том, что проходило мимо меня. А мимо проходила сама Жизнь. Но судьба, до того жестокая и скупая на радость, подарила мне тебя, мой ангел. Что я без тебя? Я – ничто, пустой сосуд, испаривший всю влагу, и высохший до трещин под палящим солнцем. Адель, я всегда верил в то, что ты – мое истинное счастье, награда за годы скитаний и лишений. Но, наверное, наша жизнь напомнила богам сказку, и тут же я очутился за тысячу километров от тебя, от той, кому предан и кого люблю… Адель, я повинен в наших с тобой страданиях, но я люблю… А любовь, я верю, сможет простить все.
А теперь, когда все слова сказаны, я начну свой рассказ. И начну я с событий тех дней, о которых ты никогда не слышала от меня, и вряд ли услышишь от кого-нибудь еще. Воспоминания эти не приносят мне ничего, кроме разочарования и боли.
Но я сказал все слова в свою защиту, теперь только правда…
…Это произошло три года назад. Тогда я был совсем молод, неопытен и наивен. Я был беден... Как странно говорить об этом сейчас, когда мои счета в банке полны денег и у меня есть все, о чем я мог тогда лишь мечтать. Но когда-то у меня ничего не было, кроме старенького фотоаппарата, который я всегда носил с собой, ловя в его объектив все, что считал красивым. Еще у меня был друг, верный и добрый Жан. Он был талантливым юношей, он рисовал, как гений. В двадцать с небольшим лет он достиг такого мастерства, что на его картины приезжали посмотреть прославленные мастера из столицы. Они восхищались его даром, и, конечно, нашлись люди, пожелавшие дать провинциальному мальчику возможность прославиться. Жан скоро уехал в большой город и поступил в академию художеств, я уехал с ним, надеясь, что моя жизнь тоже изменится и, наконец, я займусь делом – начну серьезно фотографировать.
Время шло, Жан делал большие успехи. Я гордился им и восхищался. Ни доли зависти, Адель, ни толики. Так чисты мы были тогда.
Что сделал я, оказавшись в большом городе? Нашел работу в ресторане, стал официантом. Я зарабатывал гроши, и если бы не Жан, ночевать мне на лице, потому что заработанных денег едва ли хватило бы на жизнь. Он к тому моменту уже смог сделать небольшое состояние на своих картинах. Но скорая слава ничуть не испортила его, наоборот он считал, что должен помочь мне найти себя в мире искусства. Он давал мне уроки живописи, но наука не шла мне в прок. Я понимал немного, но все равно был благодарен Жану за проявленную заботу. Я продолжал фотографировать так, как умел, как подсказывало мне мое сердце.
Однажды, Жан предложил мне встретиться с одним очень влиятельным в творческой среде человеком. Он убедил меня, что это большая удача, что это мой шанс.
Встреча состоялась, кроме меня и Жана, и этого прославленного мастера никого не было. Мы легко беседовали на темы искусства, литературы, театра. Мой новый знакомый проявлял всестороннюю образованность и богатство интересов. Я не мог устать слушать его, мне он казался прекрасным…
Жан обмолвился о том, что я люблю фотографировать, и что мои работы ему очень нравятся. Мастер заинтересовался и спросил, нет ли у меня каких-нибудь работ с собой. Случайно некоторые из них оказались у меня в кармане куртки. Он серьезно посмотрел их все и высказал свое мнение: "Это талантливые работы, Патрик, я думаю, что вы не долго будете разносить напитки и протирать столы…"
Расстались мы, как мне показалось, добрыми знакомыми. Спустя некоторое время, в моей комнате раздался звонок, и я услышал в трубке голос того самого важного человека, чью похвалу заслужил. Он предложил мне встретиться. И я пришел в назначенное время в назначенное место. Мы снова беседовали. Он говорил чудесно. Я гордился знакомством с ним. Наши встречи были довольно частыми. Я сопровождал его на выставках и премьерах. Он знакомил меня с известными художниками, скульпторами, актерами, литераторами.
Адель, ты не можешь себе представить моего восхищения той средой, в которой я так случайно оказался. Я боготворил искусство, и человека, оказавшегося столь добрым и щедрым ко мне. Наверное, я по-своему любил его… Бывает такая любовь, Адель, ученика к учителю. Я искренне считал его самым важным человеком в моей судьбе. Он многому научил меня, он умел учить. Ему достаточно было лишь говорить, и слова его проросшими семенами ложились в благодатную землю и всходили здоровыми ростками, готовыми принести сладкие плоды. Благодаря его стараниям я усвоил некоторые необходимые приемы съемки. Мне открылся богатый сюжетами мир, его форма манила меня, и теперь я знал, что мне нужно было делать для того, чтобы мир узнал обо мне…
И мир узнал. Я громко прокричал ему о своем искусстве. И он покоренный, признал мое могущество, мой талант. Люди аплодировали мне, восхищались мной, и я вкусил сладость жизни. Меня стали печатать известные журналы, мои работы выставляли в залах с работами признанных мастеров. Я получил большие деньги, я получил признание, а это было важнее всего…
Но… но это лишь внешняя сторона всем хорошо известной сказки. Но я не похож на Золушку. В отличие от нее я не заслужил своего счастья терпением и смирением, трудолюбием и верой. Напротив… я погубил свои лучшие чувства и стремления.
Когда-то я почти рассказал тебе об этом. Но ты до сих пор ничего не знаешь. Мне не хватило сил признаться тогда, и я делаю это сейчас, не видя твоих глаз.
Адель, но ведь когда-то я был просто подающим надежды молодым человеком. Будущее прославленного фотохудожника мне только снилось, и мечтать о славе я даже не осмеливался, хотя тешил себя надеждой.
Но как я уже сказал, с приходом в мою жизнь того человека, многое изменилось. Я поверил в свои силы, а самое главное – в свой талант. Он говорил мне, что я щедро одарен природой, и ждать мне осталось недолго.
Однажды, он предложил мне стать его спутником в одном далеком путешествии. Нам предстояло пересечь океан и оказаться на другом конце света. Адель, до того раза я никогда не видел моря. Поверишь ли? Ни разу… Оно снилось мне, я болел им, мне хотелось непременно сфотографировать его, поймать его движение кадром. Но у меня не было денег на поездку. И мечта оставалась мечтой до того дня, пока я не согласился сопровождать моего друга. Мы вылетели скоро, и я трепетал все время, пока лайнер наш не опустился на землю, и мы не высадились на берегах Атлантики.
Вряд ли ты когда-нибудь поймешь меня, Адель, мой восторг и мою радость от встречи с великим океаном. Это больше похоже на фантастический сон, нежели на реальное событие. Но я откроюсь перед тобой до дна… Я не видел в жизни ничего прекраснее моря, ничего ярче и богаче его. Оно было моим мечтанием и вот я смог коснуться его рукой. Оно было моим сном, и теперь я лежал на его волнах, а не на волнах своих фантазий. Оно пленило меня. А я покорился с горячим желанием служить ему.
Основной целью нашего приезда было открытие большого выставочного зала в центре B… Я сопровождал моего друга. Как обычно, он знакомил меня с важными людьми, мужчинами и женщинами, последним я должен был уделять внимания больше, так как они могли «рассказать много интересного». Что имел в виду тот человек, когда говорил подобное, я не очень-то понимал, но перечить ему в чем бы то ни был я не мог и не хотел. Сначала я просто слушал и пересказывал ему разговоры, споры, сплетни. Потом по его просьбе я фотографировал некоторых представителей сильных мира сего, их жен и их детей. Потом отвозил сделанные снимки, которые так нравились им, что они непременно предлагали мне остаться попить чаю или отужинать в кругу их семьи. Нередко я становился свидетелем важных звонков, бесед, по мнению людей, что вели их, для меня безынтересных и непонятных, но они серьезно ошибались на мой счет. Я знал в сто раз больше, чем они себе представляли. Мой друг научил меня читать по губам и взглядам, взламывать ящики столов и шкафов так ловко, что заметить вторжение было нельзя. Сейфы всегда открывались мне легко и просто, их содержимое тут же попадало на пленку моего фотоаппарата, но хозяевам и в голову не приходило, что кто-то проник в их потайные места и узнал секреты.
Я стал шпионом самой высокой марки, Адель. Тебе это кажется выдумкой, но поверь, это правда, правда, которую я скрывал от тебя и от всех.
Однако это забавно… Прославленный фотограф Патрик Рамон - просто подлый подсматривальщик и вор. Нет, я не крал драгоценностей, фамильного серебра или денег, мне хорошо платили за мою работу, но я крал их тайны, похищал секреты. После чего они становились достоянием общественности. Кого-то после моего визита снимали с должности, кого-то привлекали к суду, кого-то просто на просто публично оскорбляли, чем добивались полного унижения и падения некогда высоко стоящей персоны.
Как я чувствовал себя, когда совершал такое зло? Не помню точно своих мыслей, помню лишь чувство стыда. Чувство, не оставлявшее меня ни на минуту. Однако я продолжал заниматься этим грязным делом, надеясь на скорый конец. Я решил, что попрошу моего друга отпустить меня, найти мне замену, потому что я устал от постоянной грязи, в которую он погружал меня, отправляя на очередное задание. Он считал, что мы не совершаем ничего плохого, что мы лишь очищаем мир от никчемных людей. Я считал иначе… И вот когда я получил очередное задание, я попросил его отпустить меня, но получил отказ. Мой друг не собирался отпускать меня, я было взбунтовал, но мне указали на мое место, место низкое, которое я занимал, не смотря на все свои успехи. Хотя искусством я больше не занимался, гнет грехов придавил мою душу к земле, и взлететь, как раньше, воспарить над волной я больше не мог. Я страдал, понимая, что совершаю страшное, что убиваю в себе нечто важное, то, что важнее всех денег мира – я убивал свой дар. Я решил, что это задание будет последним, после него я поставлю вопрос ребром, и если меня не отпустят по доброй воле, я сбегу. Мой друг, которого я когда-то боготворил и любил чистой любовью, оказался совсем не таким, каким я вообразил его себе. Он был жесток и беспощаден, рука его была сильна, а язык остр. Он имел надо мной власть, и я подчинялся полностью его воле. Но даже безвластный и слабый я понимал, что долго не проживу в тисках его «любви и привязанности» ко мне.
Я принялся следить за указанным мне человеком. Как всегда посетил его дом, где был принят его радушным семейством. Адель, это был очень важный человек. Я не буду называть его имени, должности, какую он занимал, но он был очень влиятельный. У него была единственная дочь… Девушка удивительной красоты. Адель, она была чудесна… Увидев ее, я влюбился, первый раз в жизни, с первого взгляда. А потом я узнал, что девушка слепа от рождения. Можешь представить себе горе ее родителей? Она была прекрасна, Господь щедро одарил ее внешностью нимфы. У нее были красивые глаза, изумрудно-зеленые, бездонные, как морская глубина, и как ночь слепые.
Отец обожал ее, любил больше жизни и остро чувствовал свою вину перед ней . Как-то он поделился со мной своей сокровенной мечтой… Знаешь о чем он мечтал? Он мечтал о том, что когда-нибудь (он сделает все возможное) его дочь прозреет, и, увидев его впервые в жизни, назовет папой, глядя в глаза. Он сказал, что должность, которую он занимает, поможет ему совершить чудо. Ведь в его силах вложить деньги в медицину, в обучение высококвалифицированных врачей, в специализированную технику… Он тешил себя этой надеждой. Он очень любил свою дочь.
Адель, я тоже ее любил. Она была чиста и светла. Я был грешен и испачкан в грязи. Я чувствовал, что ее красота спасает меня, а редкие беседы наедине делают ее мне все дороже. Я сильно привязался к этой слепой девушке и однажды понял, что хочу остаться с ней навсегда. Я признался ей в своем чувстве, и она приняла его с большой нежностью и бережностью. Однако задание не было выполнено. Все мои наблюдения и поиски успехом не увенчались. Я встретил человека честного и верного своей стране и делу. Он был чист перед совестью и людьми. Ничего компрометирующего не было мною обнаружено. С такими новостями я и пришел к своему «другу». То что я сказал ему очень не понравилось. Он был раздражен и крайне обеспокоен: заказчики требовали компрометации или денег назад. Вернуть деньги он отказывался. И я был обязан решить эту проблему. На мой вопрос, каким образом я должен ее решить, мною был получен четкий приказ – сфабриковать то, что мне не удалось найти. Конечно же, я отказался. И даже более того признался, что хочу жениться на дочери того, за кем установлена слежка. За признанием последовал большой скандал и серьезная размолвка с моим покровителем. Какое-то время я избегал встречи с ним, он же напротив – искал меня. Взывая к моему разуму, он убеждал меня отказаться от моего поспешно принятого решения. Он говорил, что это глупо, что я обманываю сам себя, что через несколько месяцев семейной жизни я пойму, какую большую ошибку совершил, но будет уже поздно. Я не хотел слушать, я прогонял его, он уходил, но снова и снова находил меня. И устав от бесконечных ссор, я согласился. Я сделал то, что он просил… Я выдумал обвинение. Заказчики остались довольны. В день, когда материалы были им переданы, я попытался покончить с собой, но мой злой гений, как оказалось, был еще и ангелом хранителем – он вытащил меня оттуда, откуда редко возвращаются, и несколько недель не отходил от меня, оберегая, словно заботливая мать мой сон и покой. Расстроенные нервы и ослабленное здоровье сделали свое дело, я забыл свою глубокую привязанность к слепой девушке, свою казавшуюся мне тогда настоящую любовь, и как думалось моему «другу» я избавился от угрызений совести и душевной тоски. Но это было не так. Через некоторое время я узнал, что отец недавней моей возлюбленной, снят с занимаемой должности, публично оскорблен и осмеян. А она сама и ее мать навсегда покидают родной город, и причиной тому стала безвременная смерть отца. Тот самый достойный человек, лучший из тех, кого я знал, застрелился в своем собственном кабинете, не вынеся позорной клеветы. Я убил человека, Адель, мне нет прощения…
Узнав об этом, я больше не смог оставаться там. И я бежал… Я скрылся от своего покровителя, от своей прошлой жизни. Я надеялся, что мне удастся убежать от прошлого. Но от вины не убежишь. Где бы я ни появлялся, меня везде преследовало отчаяние и страх.
Но вот волей судьбы я попал в N, и понял, что здесь мое место. Этот город стал моим домом, которого у меня никогда не было. Здесь я залечил свои раны искусством. Наконец, за долгие месяцы забвения я вернулся к самому себе. Я взял в руки не просто фотоаппарат, я взял резец, кисть, в моих руках оказалось орудие великой силы. Все что я так долго копил в душе и своем сердце, вырвалось наружу. Я еле успевал за своей мыслью, фантазией, я делал большие открытия, я открывал жизнь. Фотографии копились в ящиках стола, они заполняли все. И, наконец, я решился. Я отправил несколько самых удачных, на мой взгляд, снимков в издательство одного известного журнала. Через пару дней пришел ответ, где редактор просил меня о сотрудничестве. Так началась моя карьера, Адель. Скоро мои фотографии стали печатать лучшие журналы страны, а потом и мира. Слава стала чем-то привычным. Вместо великой радости я испытал элементарное удовлетворение. Это очень сильно разочаровало меня. Я перестал получать удовольствие от работы, от воплощенных замыслов, достигнутых целей. Я устал… Меня раздражало пристальное внимание окружающих, навязчивая любовь женщин, приятельство мужчин. Я изгнал всех из своей жизни, лишь призраки прошлого составляли мне компанию в моем одиночестве. И в этот момент в моей жизни появилась ты. Появилась и спасла меня.
Но это не вся правда, это не конец истории.
Мое прошлое, как моя тень, никогда не покидало меня, его присутствие я ощущал всегда. И вот, не так давно, человек из прошлого ворвался в мое дорогое настоящее. Злой гений, как и ангел хранитель никогда не оставляет нас ни в беде ни в радости. Адель, ты знаешь этого человека. Из моего рассказа ты поняла, кто он и что значит для меня знакомство с ним. Пришло время назвать его имя. Его имя – Пабло Каро.
Он появился внезапно, ворвался, словно ветер, растоптал мой хрупкий покой и стал угрозой нашему счастью. Я встретился с ним, и он, напомнив мне мое прежнее занятие, предложил сослужить ему службу. Я отказался. Он не собирался сдаваться и отступать. Его угрозы серьезно обеспокоили меня. Наша безопасность стала делом первой важности. И тогда я предложил этому человеку деньги, большие деньги. Он принял мое предложение и исчез на некоторое время. Но вскоре появился снова, разбудив полночным звонком. Он требовал встречи. И мы снова встретились. Теперь он не просил, он приказывал. В случае отказа он обещал отдать меня в руки полиции. Адель, все складывалось очень сложно. Каро предложил мне сделку, я должен был выполнить для него одно задание, от успеха которого зависела его жизнь. Он обещал, что оставит меня в покое, если я помогу ему. У меня не было выбора, я был вынужден согласиться. И я выполнил задание. Он получил, что хотел, но не сдержал данного слова. Он возвращался снова и снова. Я снова говорил «нет», но в какой-то момент понял, что он не отпустит меня. И выход оставался только один – исчезнуть. Я принял решение и постарался воплотить задуманное как можно быстрее.
Я купил билеты. По моему замыслу ты должна была уехать раньше (признаться, я очень боялся за тебя, бог знает, на что мог пойти этот злой человек), сам же я должен был приехать очень скоро. Но роковая случайность помешала мне. Все было готово: вещи собраны, чемоданы лежали в машине, и я поднялся в квартиру лишь для того, чтобы забрать забытые в спешке фотографии, памятные и дорогие мне. Он пришел в тот момент, когда я готов был покинуть свой дом навеки. Он, конечно, был удивлен моим почти удавшимся побегом, и рассвирепел в миг. Завязалась ссора, он кричал, а я не мог вымолвить ни слова. Мне нужно было уйти. И когда я попытался сделать это, Каро выхватил пистолет. Он пообещал, что не выпустит меня, ибо я знаю слишком много и, по его мнению, непременно предам его, если он позволит мне уйти. Он намеревался меня убить, Адель. Мне не было страшно, я боялся лишь того, что могу не сдержать обещание, данное тебе. Я надеялся, что смогу убедить его в своем нежелании выдавать чьих бы то ни было секретов. Но он мне не поверил. Он снял пистолет с предохранителя, и я бросился на него. Мы боролись. Я хотел завладеть оружием, и при помощи его скрыться, но случайность… раздался выстрел. Выстрел поразил Пабло. Адель, это была чистая случайность… Я не хотел его убивать, я этого не хотел…
Мне тяжело. Я убил не просто человека, желавшего убить меня, я убил своего учителя. Каким бы он ни был злодеем, как бы плохо он ни поступал со мной, я когда-то любил его. И мне больно, невыносимо больно.
Но я мог спасти его… Я виновен еще и в том, что оставил раненого умирать. Да, он не был мертв, когда я, воспользовавшись моментом, скрылся.
Я вылетел к тебе первым же рейсом, но ты вернулась в N… О, если бы ты тогда подождала меня, если бы не поторопилась…Мы были бы сейчас вместе. Но судьба вновь посмеялась надо мной. И я снова выброшен на обочину жизни, и снова со мной лишь моя тень.
Адель, теперь ты знаешь все. Я ничего не утаил. Я искренен в своем раскаянии. Я честен с тобой.
Больше мне нечего сказать. Я бы хотел упасть к твоим ногам и вымолить прощение, но я так далеко…
Я вернусь. Вернусь, как только смогу.
Жди меня, любимая. Ведь пока я любим тобой, мне есть ради чего жить.
Я люблю тебя. Вечно люблю...
Патрик
*****
В комнате было очень тихо. Пара залетевших отдохнуть пташек сладко чирикала на перилах балкона. В нежно-голубом небе высоко-высоко стояли облака, белые, как молочные лужицы. В зеленых горшочках распускались гвоздики, петунии и бархатцы. Яркие бабочки порхали над ними разноцветными звездами… Солнце вытирало ладонями неба заспанное личико и улыбалось, улыбалось красавице-земле.
В комнату вошла Мария, с присущей ей бесцеремонностью она хлопнула дверью, пройдясь по комнате, подошла к окну и раздернула шторы.
Рой пылинок закружился в луче солнечного света. Лучик упал на белую подушку и осветил отекшее от долгого сна лицо женщины.
Адель всегда вздрагивала, когда Мария входила в комнату. Хлопнувшая дверь будила ее раньше, чем низкий голос сиделки произносил: "Доброе утро, мадам!" Она просыпалась, но не открывала глаз.
-Доброе утро, мадам!
Мария открыла окно. Нежный ветерок коснулся занавесок, скоро он заполнил комнату запахом свежей зелени и тонким ароматом цветов. Адель вдохнула полной грудью.
-Какое чудесное утро… Который час?
-Четверть десятого, - сиделка вышла на балкон, Адель слышала, как она льет серебристую и еще холодную с ночи воду в горшки цветов.
-Поздно… - произнесла задумчиво женщина, прикрыв веки, гладкие, без морщин, как у девочки.
-Для чего же поздно, мадам?
-Просто поздно… - Адель откинула край одеяла.
-Мадам, что вы делали за письменным столом? Он весь в сладких пятнах, - пробурчала недовольно Мария, оттирая мокрой тряпкой что-то на столе.
-Мы пили вино, - Адель взяла с тумбочки щетку и аккуратно принялась расчесывать длинные волосы с едва показавшейся в них сединой.
-А ведь доктор вам запретил.
-Доктор… Ну, пусть запретит мне дышать, чего же уж мелочиться.
-Зря вы так, мадам. Вам, правда, вредно…
-Жить вообще вредно, особенно после сорока.
-Как знать, - седелка ушла в ванную полоскать тряпку и мыть кувшин из-под воды.
-Я знаю… - Адель отложила щетку.
Мария вернулась и посмотрела на свою подопечную пристально.
-А ну, вставайте, мадам, я буду убирать вашу постель.
Мария помогла хозяйке подняться и набросила ей на плечи тонкий элегантный халат.
-И зачем вам такие шикарные вещицы? Для кого вы в шелке да бархате ходите?
-Ни для кого. Для себя…
-Идите-ка на балкон, а я пока постель перетрясу да пыль вытру.
Адель вышла из комнаты. Шумящая перинами и простынями Мария осталась позади. Перед ней открылось синее небо и много солнечного света, много – загребай руками и прячь за пазуху.
Соломенное кресло ласково приняло ее легкое тело. Босые ноги согрелись, овеянные теплым ветром. Глаза проснулись, растревоженные звездопадом бабочек.
-Мария, никто не спрашивал обо мне?
-Нет, мадам, а что?
-Да нет, ничего… Просто подумала, а вдруг… Мне приснился сон.
-Правда?
-Да. Странный такой сон…
-Цветной?
-Что?
-Я спрашиваю – сон был цветным? – Мария появилась в дверном проеме и заняла своим объемным телом весь проход.
-Нет… черно-белый.
-Жаль, когда я была девчонкой, мне снились яркие сны, а вам?
-Я не помню.
-Эх… - Мария положила полные руки в карманы форменного халата. – Ой, что это? – Левая рука нашла что-то в кармане. – Ах, ну да! Мадам, сегодня почтальон принес письмо, на конверте ваше имя.
-Да? От кого?
-Не знаю, посмотрите сами.
-Спасибо. – Адель взяла конверт. – Хм, здесь только мое имя…
-А еще сегодня звонила ваша подруга… Ну, та, что приходит часто. – Сиделка ушла в комнату и загремела графином.
-Изабелла. – Адель бросила взгляд на конверт.
-Да, она самая, просила передать вам, чтобы вы после завтрака гулять не ходили, она придет, дело какое-то важное, просила ее подождать.
-Хорошо, я подожду…
-А знаете, мадам, Алиса вчера родила.
-Алиса?
-Ну да, ваша первая сиделка…
-Не помню.
-Ну, как же? Рыженькая такая, с косой.
-С косящим правым глазом?
-Та самая, мадам. Представляете, мальчугана на свет произвела. Да бойкого какого! Все отделение на уши криком своим поставил, и пока мать не приласкала, все уняться не мог.
-Страшно, наверное, на свет рождаться…
-Да нет, это он от радости. Большущий такой мальчишка, пять двести и лохматый, как щенок.
-А разве щенки рождаются лохматыми?
-А черт их знает!
Адель разрывает конверт. На тонкий шелк халата падает лист. Нет, не лист… фотография.
Черно-белая фотография падает на колени. На ней не человек – тень.
-Боже…
………
-Мадам, а у вас есть дети? У меня так вот и не завелось. Муж меня бросил, Джек-то мой, то еще черт! Ну, да я вам уже не один раз рассказывала… Мадам, хватит вам на солнышке сидеть, перегреетесь. Мадам?.. Мадам! Что с вами?! Доктора! Помогите!!
………
………
………
«Я видела сон. Мне снилось, что я бабочка, яркая бабочка на нежном цветке в зеленом горшке. Мне снилось, что я белое облако, словно молочная лужица на голубой скатерти неба. Мне снилось, что я маленькая птичка, я умею летать, летать и петь. Мне снилось, что Мария перестала хлопать дверью, а Алиса родила девочку, мертвую девочку… Дурной знак, не правда ли?»
2003 г.
ПЧ, кто осилил, черкните отзыв, если не трудно. Интересно ваше мнение.
-Здравствуй, Джон, - я широко улыбнулась знакомому мальчишке, продавцу газет. Не знаю, сколько тогда ему было лет, внешне он казался еще совсем юным, но глаза, глаза были очень взрослые. Он всегда торговал на пересечении двух хорошо знакомых мне улиц, в двух шагах от дома Патрика.
-Здравствуйте, мадам. – Мальчик приветливо поднялся мне на встречу.
-Что нового в прессе? – Полюбопытствовала я, листая свежие журналы, лежащие, на прилавке.
-Много всего, мадам. Но вас, как мне кажется, не очень интересуют новости… - Я подняла глаза от раскрытой страницы и почувствовала, как лицо заливает краска смущения. – Ведь вы ищите его фотографии, не так ли, мадам? – Мальчишка улыбнулся.
Я поняла, что поймана с поличным, и мне стало почему-то очень смешно.
-Так ты следишь за мной! – Прикрикнула я в шутку на улыбающегося паренька.
-Нет, что вы, мадам! Просто я часто вижу вас здесь, и часто продаю вам те, журналы, где опубликованы его фотографии. Тем более, я знаю, что он живет в том доме, а вы больше трех раз в неделю навещаете его. – Закончил заговорщицким шепотом Джон.
-И тебе не стыдно? - Вновь рассмеялась я, дивясь такой наблюдательности.
-Мадам, мне совсем не стыдно, но я дурно воспитан, и поэтому прошу простить мне мое дурное поведение. – Два уголька глаз этого юного сыщика, чьим кумиром наверняка был Шерлок Холмс, вспыхнули озорными огоньками. И я не нашла в себе сил на негодование или недовольство. Тем более, разве запрещено людям видеть и думать над тем, что они видят.
-Ну, что же… я прощу тебя, - произнесла я с напускной серьезностью. На самом деле я едва сдерживала улыбку. – Но впредь обещаешь ли ты хранить мою тайну?
-Клянусь, мадам. – Заверил твердо меня мальчик.
-Тогда, будь так любезен, дорогой Джон, отыщи мне журнал, в котором сегодня вышли фотографии, сделанные известным нам фотографом. – Я все-таки не удержалась и расхохоталась, привлекая внимание прохожих.
-О, это совсем не сложно, мадам. Я сделал это уже несколько часов назад, ожидая вашего появления. – Джон протянул мне журнал, в самом деле, отложенный от всех остальных.
-Очень мило с твоей стороны. – Я расплатилась с мальчиком и, пожелав ему удачного дня, заспешила по знакомому маршруту к дому Патрика.
Вставив ключ в замок, я неприятно удивилась тому, что не могу открыть дверь. Поразмыслив пару секунд, я позвонила. Но мне никто не открыл. Выждав не больше минуты, я позвонила снова, пытаясь подавить беспокойство, которое все чаще посещало меня в последние дни. Сразу же на ум пришли полночные звонки и тяжкое молчание, растущая угрюмость Патрика и мое собственное предчувствие чего-то недоброго. Но вот за дверью послышалось движение, и замок щелкнул два раза. Дверь отворилась, и я увидела Патрика, немного бледного, но вполне живого и невредимого. С облегчением и мне одной известной радостью я бросилась на грудь любимому. Но его шепот остановил мой порыв:
-Адель… мы не одни. – Он снял мои руки со своей шеи и указал взглядом на комнату, откуда до меня донеслось покашливание.
-У тебя гости? – Спросила я немного опечаленная тем, что так не вовремя пришла.
-Нет, милая, это по делу… Пришел один человек. – Патрик тяжело вздохнул, и его пальцы загладили выпавшую прядь волос за ухо. Но от меня не ускользнула их дрожь.
-Что-то случилось? – Прошептала я, пытаясь разглядеть в глазах Патрика разгадку его волнения. Но он поспешно их отвел.
-Нет, все в порядке. Но я попрошу тебя, Адель, пожалуйста, не входи в комнату. Я должен решить один очень важный вопрос с тем человеком.
-Хорошо, я подожду. – И в ту же минуту я ушла в спальню, но каюсь - намеренно оставила дверь приоткрытой. Мне было видно, как несколько мгновений Патрик еще постоял в коридоре, закрыв ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями. Я часто замечала за ним такой жест.
Но вот Патрик вошел в мастерскую, где он принимал какого-то важного человека и разговор, прерванный моим приходом, возобновился.
-Вы должны понять, что так не может продолжаться больше. Это невыносимо для меня… Мне казалось, что мы все решили в последний наш с вами телефонный разговор. Я вернул вам все ваши деньги. Я вернул вам в два раза больше, как и было оговорено, что еще вы хотите от меня?
Несколько минут длилось молчание. Лишь тяжелые шаги нарушали тишину. Я старалась не дышать, не желая пропустить хоть слово…
-Я не хочу отпускать тебя, Патрик. – Последовал, наконец, ответ. И о, боже, я узнала этот голос. «Этот тот самый человек! Тот самый, с выставки… Что делает он здесь? И почему Патрик принимает его?!» – Моя кровь кипела, и я готова была выбежать и вцепиться обидчику в лицо. Господи, откуда во мне взялось столько злости в ту минуту? Но мне пришлось забыть свой гнев, для того, чтобы расслышать следующую фразу.
-Что это значит? – Голос Патрика был глухим, я могла предположить, что он отошел дальше от двери в комнату, или прикрыл ее. Тогда я покинула спальню и, снова очутившись в коридоре, прислушалась.
-Это означает, что я не отпускаю тебя. Ты нужен мне. – Голос, произносивший это, был тверд и, принадлежал, человеку очень властному. Мне даже не нужно было видеть его лица, чтобы это понять.
-Но это не честно…
-А кто говорит о чести? Еще скажи, что это не порядочно.
-Это не порядочно. – Сказал Патрик серьезно. Человек рассмеялся кашляющим смехом.
-Ты все такой же! И, право слово, меня это не мало забавит… Но все-таки, я пришел не за этим.
-Зачем?
-Ты не хочешь понимать меня.
-Я сказал вам, что больше не хочу…
-Да мало ли что ты хочешь! – Крикнул человек. И звук шагов не прекращавшийся до этой секунды стих. – Я говорил тебе раньше, повторю сейчас, но запомни, больше повторять я не буду: ты мой. И все, что принадлежит тебе, так же принадлежит и мне.
-Но моя жизнь - это моя жизнь! – вспыхнул Патрик.
-Твоего ничего нет, мальчишка! Кем ты себя возомнил?! Вспомни, что было с тобой пару лет назад. Что ты молчишь?!
Я, едва сдерживая дрожь, приблизилась к двери, толкнув ее неслышно. Щель стала больше, и теперь я могла видеть, что происходит в комнате. Я видела чересчур бледное лицо Патрика, его глаза полные обиды и негодования. От человека так грубо ворвавшегося в наш покой мне была видна лишь широкая спина и массивный затылок с поредевшими, но некогда густыми, почти черными волосами.
-Тебе нечего сказать? - Продолжил незнакомец. – А если нечего, тогда молчи и слушай. Я больше не хочу повторять одно и тоже по не сколько раз. Это утомляет меня и злит, злит, Патрик! Но я не хочу ссор между нами. И я надеюсь, что ты тоже не хочешь...
Я видела, какая борьба шла в душе Патрика. И как сложно ему было сдержать всю ее страшную убийственную силу.
-Я вижу, что ты согласен… А если так, - человек снова зашагал по комнате, - то больше мы не вернемся к этой неприятной теме. Я устал злиться на тебя. Я хочу мира, – незнакомец положил крупную ладонь на плечо Патрика. – И я знаю, ты тоже этого хочешь. Ведь так? Скажи мне, это так?
Патрик молчал. Но через несколько секунд он произнес:
-Вы правы. – Мне вдруг стало больно, словно сердце укололи острой-острой иглой. Я не могла дать отчета своему чувству. Я не могла понять, что происходит со мной. «Кто, кто этот человек? И почему он так зол? Что он хочет? Отчего Патрик не выставит его за дверь и не назовет подлым и недостойным?»… Я случайно задела рукой дверь, и она скрипнула предательски. Однако мое присутствие не было замечено. Тема разговора переменилась. Человек отошел к окну, и по звукам я догадалась, что он опустился в кресло, на котором теперь всегда лежала моя шаль. Я почти увидела, как он взял ее и поднес к лицу, вдыхая аромат духов, каким она была пропитана.
-Эта женщина опять здесь? - насмешливый и холодный тон.
-Да. Она здесь. – Ответил Патрик.
-Почему?
-Потому что я так хочу. – Последовало твердое объяснение.
-Боже, Патрик… как ты глуп. – Звук приближающихся шагов предупредил меня, не медля ни секунды, я юркнула в спальню и плотно закрыла дверь. Странный гость покинул мастерскую и появился в коридоре.
-А разве вам нужен мой ум? – Патрик вышел вслед за ним.
-О, Нет! У тебя есть качества подороже… Но мне пора. До встречи, и я надеюсь, что скорой. Прошу тебя, в следующий раз веди себя благоразумней.
Входная дверь закрылась за гостем.
Я села на кровати, ожидая, что Патрик войдет ко мне и все объяснит. Но он прошел в мастерскую. Я открыла дверь и прошла за ним, имея твердое намерение узнать правду.
Патрик сидел в кресле, на коленях у него лежала моя шаль. Он был задумчив. Я подошла, остановилась у окна и выглянула на улицу. Человек в черном костюме, с тростью, вышел из подъезда и сел в автомобиль. Перед тем как машина отъехала, я заметила его взгляд, брошенный на наше окно, и выражение неприкрытой злобы, когда он увидел в нем меня. Я обернулась к Патрику, и присела на край подоконника.
Ни я, ни он не заговорили, пока не зазвонил телефон. Патрик решил не снимать трубку и сидел неподвижно. Мысли его были далеко, казалось, ничто не могло вывести его из этой добровольной немоты. Я, не отрываясь, наблюдала за ним, решив, что кто бы там ни был, он подождет момента лучшего, чем этот, и тоже не двинулась с места. Но этот «кто-то» был очень настойчив, и я все-таки подняла трубку.
-Ало, - сказала я. Привычное молчание не удивило меня. – Почему вы молчите? Если вам есть что сказать, скажите… - Я все еще ждала ответа, но безрезультатно. Выждав еще несколько секунд, я уже хотела повесить трубку, но услышала ставший уже знакомым голос:
-Если вам дорога его жизнь, то сегодня же оставьте его. Иначе случится непоправимое… - Короткие гудки показались мне оглушительными. Дрожащей рукой я вернула трубку на место и опустилась на пол. Мои ноги подкосились, словно перебитые. Испуг овладел мной. Не сопротивляясь ему, я поддалась. Патрик, будто окликнутый кем-то, обернулся и бросился ко мне. Он прижал меня к себе, обхватив мою спину крепкими руками.
-Что? Что случилось? – прошептал он пораженный. – Адель! Не молчи, умоляю! Что?
Я не ответила. Боже, ты знал, какой ужас сковал меня и лишил речи.
Патрик поднял меня и на руках отнес в спальню. Уложив в постель, укрыв одеялом, он сел рядом и не отходил от меня весь вечер. Лишь когда я уснула, он ушел из дома.
Проснувшись ночью и не найдя его рядом, я встала и, не зажигая света, прошла в мастерскую. Через окно в комнату проникал свет уличного фонаря. Неяркий лунный луч падал на фото, то самое, странное, с тенью. Почему-то мне захотелось вновь посмотреть на него. Я подошла и несколько минут безмолвно смотрела на снимок. Потом, обратив внимание на то, что бумаги, обычно аккуратно разложенные по ящикам, были в беспорядке свалены на крышку стола, принялась листать их. Не найдя ничего любопытного, я хотела вернуться в спальню, но тут мне на глаза попался обрывок газеты, довольно старой и слегка пожелтевшей. Речь в статье шла о выставке картин некоего Пабло Каро. Рядом была помещена фотография мужчины лет сорока с густой шевелюрой смоляных волос и темными холодными глазами. Его лицо было перечеркнуто двумя прямыми линиями, словно кто-то поставил крест. Но кто? И почему этот клочок, давно потерявший какую-либо ценность, лежит здесь?
Озадаченная и уставшая я вернулась в спальню. И как только голова моя коснулась подушки, я провалилась в тяжелый сон, словно в черный пустой колодец без дна.
Воспоминание Семнадцатое
Стоял июль месяц.
В зале ресторана были распахнуты все окна. Террасы, густо оплетенные виноградным листом, манили прохладой. Кое-где уже показались зеленые кисти неспелых ягод, до вязи кислых. Их обилие обещало неплохой урожай в этом году, чему несказанно были рады местные виноделы.
Был день моего рождения. К моему большому огорчению – сорок первый. Но разве есть толк в этой ненужной статистике? Тогда я была влюблена и счастлива, следовательно, молода и бодра, как никогда.
На мне в тот чудный вечер было легкое шифоновое платье с орнаментом из стеблей и цветов лилии, в переливах ткани блестело лунное серебро. Платье плотно облегало фигуру, на которую, кстати, я никогда не жаловалась, и у которой годы не отняли ее прежней стройности и гибкости. Шея и плечи были открыты, волосы собраны в высокую прическу, сама себе я казалась очаровательной. Патрик не сводил с меня глаз.
-Адель, ты красавица, – произнес он восхищенно.
-С тобою рядом любая захочет быть прекрасной, – ответила я. Сделав маленький глоток вина и посмаковав тонкий вкус ягод, я поймала себя на мысли, что почти пьяна.
-Ты устала? – Поинтересовался Патрик, беря мою руку в свою.
-Немного.
-Тогда пойдем домой. Ты почти спишь… - Патрик ласково улыбнулся и позвал официанта.
Я вышла на террасу, желая увидеть город, на который опускается ночь. Я вдохнула прохладный, свежий воздух и взглянула на звезды. Легкий ветерок покачивал виноградные лозы. За спиной послышались шаги.
-Адель, - заговорил Патрик тихо. - Я так и не подарил тебе твоего подарка.
-Разве есть еще подарок? – искренне удивилась я. – Я думала, что этот чудесный ужин - мой подарок.
-Адель, ну, неужели я так скуп?! – Изумился весело Патрик. – Нет, конечно, это не все…
-Не все?
-Нет, милая. Есть еще кое-что, то, что я приберег для этой минуты. - Патрик встал передо мной и извлек из кармана пиджака крошечную коробочку, отделанную синим бархатом. – Адель, открой ее.
Взволнованная я приняла из рук Патрика футлярчик и, затаив дыхание, открыла. В центре, на подушечки атласа цвета слоновой кости лежало красивейшее кольцо, оно было из белого золота, главным украшением, в целом скромного колечка, был сапфир, небольшой, но такой яркий, что мне даже пришлось моргнуть пару раз, чтобы привыкнуть к его блеску.
-О, Патрик, это волшебно… - Он взял кольцо и одел его на безымянный палец моей левой руки.
-Любимая Адель, это просто кольцо - металл и камень, - но в его блеске огонь моего сердца и тепло моей души. Я люблю тебя.
Счастливая и растроганная до слез я обняла Патрика и, заглянув в темные озера его глаз, сказала, наверное, слишком просто:
-Спасибо…
Воспоминание Двадцатое
Изабелла аккуратно размешивает сахар в чашечке фруктового чая. Ее длинные светлые ресницы солнце делает золотыми, а кожа ее похожа на тонкую кожицу персика, такую же розовую и бархатистую. У Изабеллы красивые глаза – зеленые глаза дикой кошки.
-Ты что-то хотела сообщить мне, Ада? – прервала Изабелла паузу.
-Да. – Я широко улыбнулась ее настороженному ожиданию. – Есть кое-что, что я хотела бы тебе рассказать.
-И что же это за «кое-что», что не может потерпеть до завтра? Ты же знаешь, что у меня сегодня был очень тяжелый день, однако, я тут и слушаю тебя внимательно.
Изабелла вовсе не злая и не надменная, хотя может такой показаться постороннему человеку. Она добрая и милая, заботливая и верная. Просто она на самом деле устала... от меня.
-Изабелла, хорошая моя, - начала я, улыбаясь, беря ее руку в свою, - ну, ты же добрая, очень добрая.
-Ну да, добрая, поэтому ты и пользуешься моей добротой, отрывая меня от заслуженного отдыха.
-Ну, удели мне несколько минут, я не могу молчать. – Заявила я и опрокинула в рот стакан лимонаду. Навязчиво захотелось чего-нибудь покрепче.
-И не думай. – Остановила мои мысли подруга. – От спиртного стареют.
-Кто тебе сказал такую глупость? – Возмутилась я.
-Жизненный опыт. – Отрезала Изабелла с самым серьезным видом многоопытной пожилой дамы. Я не удержалась и рассмеялась не в силах оторваться от этого всезнающего выражения лица. – Ну, что ты смеешься?
-Иза, ты только на два года старше меня. Угомонись. – Прошептала я измученная приступом хохота. – Официант забрал у меня пустой стакан и принес полный бокал розового итальянского вина. Увидев это, Изабелла недовольно фыркнула и попросила меня перейти непосредственно к делу.
-Иза… - я выдержала паузу, - я выхожу замуж.
-Что?
-Милая, Изабелла, я выхожу замуж! – Снова повторила я.
-Поподробнее, пожалуйста. – Изабелла отодвинула чашку, не заметив, что рукав ее блузы на мгновение потонул в остывшем чае. – За кого?
-Иза. – Я недовольно надула губы. – За Патрика, конечно.
-За того мальчишку?
-Он не мальчишка! – Я вспомнила нашу недавнюю с Изабеллой ссору, случившуюся именно по причине полного разногласия мнений по поводу моей связи с Патриком. Иза пыталась мне объяснить всю нелепость нашего с ним союза, я же хотела ей дать понять, что нет ничего светлее этих отношений и ничего важнее. Однако мои сбивчивые объяснения не дали никакой пользы. Мы разошлись непонятые друг другом и обиженные. Изабелла еще хранила легкое раздражение, я поняла это с первого взгляда. Теперь же я могла сказать точно, что она так же глубоко не понимает меня, как и в момент прошлой ссоры.
-Ада, я уже высказала мнение на счет этого человека…
-Но ты ведь никогда его не видела! Как ты можешь так обижать его?!
-Мне достаточно знать, что он есть, он есть рядом с тобой и пудрит тебе мозги.
-Иза, я не понимаю тебя… не понимаю. За что? За что ты делаешь мне так больно?
-Ада, я не хочу делать тебе больно, - и тонкая рука Изабеллы накрыла мою руку, нервно сжимавшую салфетку. – Просто я не хочу, чтобы ты потом страдала от разочарования…
-О чем ты говоришь? – Во мне все закипало, когда она так говорила. Она не доверяла Ему, она не понимала серьезности моего чувства и искренней его привязанности. Но это было лишь потому, что она никогда не видела его глаз и не слышала его голоса. В какой-то степени я понимала опасения Изабеллы, и даже оправдывала их дружеской заботой. Но как только мои уши слышали этот ледяной тон, с каким она произносила обвинения, я срывалась. Сбросив руку Изабеллы, я закурила. Чем вызвала у нее новую волну недовольства.
-С каких пор ты начала курить?
-С этих самых, - огрызнулась я.
-Ты ведешь себя как девчонка, Ада.
-А ты ведешь себя как старая монашка!
-Ты не в себе…- Иза покачала головой и подозвала официанта.
-Счет, пожалуйста, – попросила Изабелла. – Ты ведешь себя некрасиво, Ада.
-А ты ведешь себя…
-Ну, как я веду себя?
-Я не хочу говорить то, что думаю. Я слишком зла сейчас.
-Я веду себя разумно. И я надеюсь, что ты когда-нибудь это поймешь. – Изабелла расплатилась и поднялась из-за стола. Она ушла, не попрощавшись, оставив мне тонкий аромат своих безумно дорогих духов.
Я осталась одна, обиженная и злая до слез. Мне казалось, что я не заслужила подобной жестокости, и Патрик не заслужил.
Воспоминание Двадцать пятое
С утра шел дождь. Не переставая ни на минуту, шел и шел… Я была одна в мастерской Патрика. Он пропадал уже четыре дня. Первые два я сходила с ума. Последние просто сидела молча в любимом кресле, укутавшись в его пиджак. Мягкая ткань еще хранила запах его тела. Мне было холодно, но уже не страшно. Я устала. Слезы измучили сердце, теперь оно не стонало и не рвалось на куски от страха и отчаяния, лишь тихонечко ныло, не давая мне забыть мое одиночество.
Что оставалось мне думать и какими терзаться страхами? Я не пыталась даже искать его. Эта мысль никогда не приходила мне в голову. У него не было друзей, во всяком случае, мне не было о них известно, и, конечно, он не держал записной книжки, куда бы стройными рядами аккуратно были выписаны имена и фамилии… Он просто ушел и не вернулся. Конечно, я могла бы пойти в полицию. Но я не решалась. Патрик и раньше уходил. На день или на два. Я никак не могла привыкнуть к его исчезновениям. Всегда страдала из-за них, но он просил простить его и ни о чем не спрашивать. Я не спрашивала. У него была тайна, о которой говорить со мной он не хотел… И лишь однажды…
Я поднималась по лестнице на второй этаж. До двери в квартиру Патрика оставалось несколько ступенек. Я предчувствовала радость от долгожданной встречи, хотела скорее ощутить себя в его объятьях…
Мы редко виделись. Несколько недель я ужасно тосковала, но терпела. Ни за что я не нарушила бы его свободы. Это было тоже, что запереть дивную пташку в сундук и утопить его в море. Разве возможно было отнять у него его небо? Конечно, я боялась того дня, который станет для нас последним. Ведь я хоть и была влюблена, но не была глупа. Я знала, что такой день придет.
Я подошла к двери, поднесла ключ к замку, но увидела, что он не заперт. Почувствовав неладное, я поспешила войти.
-Убирайтесь! – кричал Патрик, его голос оглушал потолок и стены мастерской. Пораженная я заглянула в комнату. Патрик стоял в центре, перед ним, опираясь на трость, стоял человек с темными волосами. Конечно, я узнала его. Еще бы мне не узнать эту фигуру! Снова он, снова! Что же ему еще нужно от нас?! Я влетела в комнату, распахнув дверь. Патрик, увидев меня, побледнел и пошатнулся. Человек смерил меня презрительным взглядом. Все молчали. Мое негодование сдавило мне горло. Незнакомец смотрел на меня со злостью, но я с честью выносила этот огненный взгляд.
-Что вам здесь нужно? – Спросила я низким шепотом. Голос изменил мне, и я выдала свое волнение.
-Я бы посоветовал вам поинтересоваться о причине моего визита у этого молодого человека, - оторвав трость от пола, мужчина указал ею на Патрика.
-Я прошу вас удалиться, - сказал Патрик.
-Хорошо, я уйду, но скоро вернусь. – Человек направился к выходу.
Мы остались одни. Снова тишина и ни слова объяснения.
-Патрик, кто этот человек? Он приходит не первый раз. Почему ты позволяешь ему возвращаться?! – Тягостное молчание в ответ. Я подошла к Патрику и заглянула ему в глаза. И что я увидела там? Страх… Господи, как же я разозлилась. Я бы на многое пошла ради нашего покоя! Да, я бы могла убить… Только бы знать, что так я добуду конец нашим бедам.
Патрик высвободился из моих настойчивых объятий и отошел в угол комнаты, остановился перед фотографией на стене, которая всегда вызывала во мне суеверный страх.
-Ты ничего не понимаешь… - прошептал он и коснулся пальцами стекла рамки. – Ничего… И я не могу тебе объяснить. Не могу, Адель! – Тут он резко обернулся и пошел на меня.
-Патрик, не надо…
-Что? Адель, неужели ты боишься меня? – Резкая линия легла между его бровей, каменный подбородок смягчился. – Прости, пожалуйста. – Патрик встал передо мной на колени и обнял мои ноги. – Прости… Я чудовище. Ты ничего не знаешь. Ты не сможешь это понять… Никогда.
-Расскажи… расскажи мне, - прошу я.
-Я не могу! – Патрик вскакивает и срывает со стены злосчастную фотографию. Он сбрасывает бумаги со стола, и они словно птицы, словно снежно-белые бабочки разлетаются. Мне страшно, но я почему-то любуюсь плавностью их кружения. Патрик кладет снимок в центр стола.
-Ты думаешь, знаменитыми фотографами рождаются?! И, наверное, ты полагаешь, что деньги сразу лежат в кармане дорого пиджака! – Патрик весь дрожит, его глаза – глаза сумасшедшего, он сжимает кулаки, порывисто дышит. Я боюсь его, и в тоже время я хочу облегчить его муки. Я вижу, что ему больно, очень-очень больно. - Ах, Адель, не все так просто… Все сложно, очень сложно! Тебе такое и не снилось!.. Но не волнуйся, успокойся, - он говорит эти слова мне, но как будто успокаивает себя. Голос становится тише, лицо бледнеет, он весь как будто расслабляется, кажется, что вот-вот упадет без чувств. – Ты напугана. Ты меня боишься… - Он подходит и прижимается ко мне всем телом. – Я сам себя боюсь, Адель. – Его холодные губы касаются мочки моего уха, и я больше не могу сдержать слез. Я плачу. – Ты плачешь? Милая, не плачь, пожалуйста, не надо. – Тонкие пальцы вытирают мои щеки. – Прости меня. Мне кажется, что я болен…
-Ты болен, болен, милый, - я глажу его шелковые волосы, - но ничего. Мы уедем завтра. Куда ты хочешь уехать? Хочешь на море? Мы уедем на море, и там ты отдохнешь. Никто не найдет тебя, слышишь? Больше никто не причинит тебе зла, я обещаю…
-Нет, нет, нет. Я не могу. – Отталкивает мои руки и идет к столу. – Я не могу уехать, он не отпустит меня.
-Кто? О ком ты говоришь?
-Я ничего не могу сделать. Он заставил меня, он хочет убить мое искусство! Но ничего не выйдет. Я не позволю, не позволю! Не позволю! Не позволю! – Патрик хватает стул, стоящий возле стола, и с размаху бьет им по фотографии. Звон стекла и покореженная рамка.
-Патрик! Не надо! Перестань! – Но он не слышит меня.
-Я не позволю им прикоснуться к моему искусству! – Очередной оглушительный удар.
Я хватаю сумочку со столика в холле и убегаю, хлопнув дверью. Лишь страшный крик летит мне в след и ударяет в спину сердечной болью… Крик раненой птицы:
-Адель!
Воспоминание Тридцатое
Я сижу в номере дорого отеля. Самого дорогого в небольшом городке на побережье Красного моря. Всю ночь я ждала звонка от Патрика.
Всю ночь в голове одно:
«-Адель, уезжай, вот билет. Номер заказан. Подожди меня.
-Ты приедешь?
-Конечно.
-Обещаешь?
-Клянусь…»
Жаркий день уже задушил прохладное утро. В номере работает кондиционер, и уличный зной совсем не чувствуется. Шторы задернуты, и я почти дремлю, сидя в кресле, положив руку на телефонную трубку.
Меня мучают страшные видения. У меня начинается лихорадка.
Белые бабочки кружатся над моей головой многомиллионной стаей, мне не хватает воздуха. Биение маленьких крылышек ощущает все мое тело, легкий трепет на ресницах и губах. И тонкий слой серебряной пыльцы на всем, к чему я прикасаюсь. Касаюсь черной рамки, вытираю пальцами пыль и вижу снимок. Старый, совсем пожелтевший. На нем женщина в черном платье, бледная, с заплаканными глазами. Вдруг я слышу голос Патрика, он плачет и просит: «Отпусти!» Я бегу босая, рассекаю в кровь пальцы об острые камни дороги, которая ослепляет серебряным блеском. Но останавливаюсь: передо мной преграда – серая тень, огромная, в полнеба. Закрываю глаза. Слышу грохот аплодисментов. Толпа обступает меня. Задыхаюсь. Вижу широкую спину человека, седеющий затылок и полная рука сжимает трость. Трость взлетает в воздух и превращается в стрелу, словно молния она пронзает тучи. Гром. И шум дождя…
Вздрагиваю. Звонок. Хватаю трубку…
-Патрик!
-Извините, мадам, но запрашиваемый вами номер не отвечает.
-Спасибо… - Все тело слабеет, и трубка выскальзывает из рук.
Набираю номер.
-Добрый день, мадам, что вам будет угодно?
-Пожалуйста, один билет до N. Ближайший рейс, пожалуйста.
-Да, мадам.
Воспоминание Тридцать первое
Город встречает меня страшной грозой. Почти черное небо. Оглушительные раскаты грома и молнии, молнии. Дождь промочил всю мою одежду, я продрогла. Мне страшно. Я бегу по грязной улице, вдоль серых домов с задернутыми шторами. Еще два поворота и знакомый дом покажется за углом. Редкие прохожие провожают меня презрительными взглядами. Я где-то потеряла туфли, и шаль, как черная тень, скользит за мной по пузырящимся лужам. Мокрый асфальт освещается молнией. Ну, вот я уже совсем близко. Сквозь стену дождя я вижу мигание сирен полицейских машин.
Волосы мокрым покрывалом облепили плечи, юбка заплетается в коленях и не дает бежать. Перехожу на шаг, приближаюсь. Люди в полицейской форме, выхватывая оружие, бегут в подъезд, кричат что-то, но я не могу разобрать. Я погибаю от страха.
-Мадам! – Слышу тихий оклик. – Мадам, - откуда-то из глубины сознания. Оборачиваюсь, пытаюсь отыскать что-то взглядом. – Мадам, это я – Джон.
«Ах, да! Тот самый мальчик!» - Вижу его. Тоненький под стареньким зонтиком, весь промок. Машет мне рукой. Подбегаю.
-Мадам, вы пришли!
-Джон, что случилось? Что?! Скажи мне. – Хватаю его худую руку и трясу ее, так что он бледнеет.
-Мадам, я не знаю… я не знаю точно…
-Говори!
-Мадам, я почти ничего не знаю. Только то, что… – смотрит на меня глазами полными толи слез, толи дождевой воды, и говорит тихо. - Сегодня, около двух часов дня, я как всегда торговал на этом углу и видел, как к дому подъехала машина, черная большая, из нее вышел человек в черном костюме с тростью…
-С тростью?! Господи! Ну, говори же!
-Мадам, потом я слышал только пару фраз, несколько громких слов, а потом я слышал…
-Ну, что же?!
-Мадам, я слышал выстрел…
-Боже, - срываюсь с места и в следующую минуту я уже схвачена несколькими полицейскими. Они больно сжимают мне руки и плечи. Их пальцы оставляют синяки на моем теле, они кричат на меня, но я ничего не слышу.
-Пустите! Пустите меня к нему! Вы не понимаете, я должна быть там!
Сильный удар сшибает меня с ног. Все вокруг смывает дождь, все плывет и стекает вниз по серебристой дороге. Я падаю, и на меня сквозь нависшие лица смотрит черная дыра неба.
Готовила завтрак, прещимила ящиком стола палец... Опух бедный А ведь хотела воспользоваться свободным временем для уборки, глажки, стирки, т.к. за время сессии дом в конец забросила. Мда... Хорошо, что есть заморозка - красная смородина из морозилки. Эх