Аделия (рассказ, часть 1)Из-за существующего лимита сообщений на дайри, пришлось разбить рассказ на несколько частей. Впрочем, думаю, так его будет удобнее читать.
Часть 1
Аделия
Опять воскрешает мне память
Развеянный ветром образ, -
Зачем меня волнует
Так глубоко твой голос?
Не говори: люблю!
Позор не минует, я знаю,
Прекраснейшего в мире –
Любви, весны и мая.
Не говори: люблю!
Целуй без слез, без клятвы,
Посмейся увядшим розам,
Когда принесу их завтра.
Генрих Гейне
Как вы думаете, чем пахнет история ушедшей любви? Ванилью? Розами?
Или, быть может, утренним кофе с ароматом еще теплых французских булок?
О, Да! Это прекрасно… Когда любовь пахнет радостью. И как печально, когда у воспоминаний о недавней привязанности вкус горечи.
Вспоминать – это очень непрактичное занятие. Будь моя воля, запретила бы всем мучаться, терзаться, утешаться памятью. Это глупо. Это бесполезно. Это, порою, совсем небезопасно… Но у меня почти нет воли. И запретить возвращаться в прошлое, я не могу даже самой себе…
Сегодня в последний раз я позволю памяти воскресить одну историю, но сделаю это лишь для того, чтобы записать ее. Для чего мне это нужно? Если честно, то я и сама пока не знаю для чего.
Вчера у меня в гостях была Изабелла, и мы снова говорили о моих воспоминаниях. Она снова меня ругала. Если верить ее словам, то я сильно постарела за последние 5 лет: похудела, лицо изъели морщины и мои голубые глаза, некогда похожие на осколки июньского неба, теперь напоминают ей застиранную скатерть в столовой на улице N… Я не спорю. Разве в этом есть смысл? Мне 45… Я смирилась с этим. Но Изабелла твердит, что в этом возрасте жизнь иногда только начинается. А мне кажется, что в 40 она заканчивается. Но я никогда не спорю с Изабеллой.
Она посоветовала мне записать мою историю. Вот так просто, как я начинаю этот рассказ… Просто рассказать. Ох, знала бы Изабелла как это не просто. Однако, она знает… Знает все, поэтому и дала мне такой совет. Надеюсь, что он окажется полезным мне и моей памяти. Я многое забыла.
Я ведь так хотела забыть… Теперь же я направляю все свои силы на то, чтобы вспомнить, открыть двери в мир давно ушедшего.
Что же, тогда не будем медлить… Я нажимаю на вычурно вылепленную ручку, замок щелкает, и дверь, скрипнув в заржавевшей петле, открывается и открывает мне события пятилетней давности.
Это был март 19.. года.
Вспоминая ту весну, я думаю о том, как удивительно иногда складывается наша жизнь. Самое важное, сложное и самое счастливое случается с нами в один год, один день, один миг… Концентрация событий. Вам знакомо это? Все, что тебе предписано, как волна накрывает, захватывает и несет в пучину, и ты, захлебываясь пеной и песком, поднятым со дна бурей, не можешь противостоять той силе, которой так хочется покориться. Сейчас, вспоминая, себя в то время, я невольно улыбаюсь своей наивной вере в то, что самые сумасшедшие поступки в жизни мы совершаем только в юности. Тогда я узнала, что это не так.
Сейчас, наверное, я должна назвать Его имя… Ведь читатель наверняка уже догадался, что у этой истории есть имя. Что же, я назову его. Патрик… Его звали Патрик Рамон.
8 марта 19.. года умер мой муж – Георг Вуд. Мы прожили вместе чуть больше 15 лет. Георг был светлым человеком. Он был моим мужем. Он был достоин того, чтобы им быть. Я любила Георга. Любила и уважала. Его смерть стала большим ударом для меня. Георгу было всего 47. У нас не было детей… Почему? Не знаю… Не успели. Или просто не позволили себе такого счастья – стать родителями. Мой муж был очень занятым человеком, очень увлеченным своим бизнесом. Он со временем и погубил его. А я… Я всего лишь делала то, что мне нравилось, я жила свободно и вольготно. Георг любил меня. Но он ушел. И я пережила его уход… Я пережила его с Ним.
Воспоминание Первое
Вчера я похоронила своего Георга. Вчера в полдень его тело было предано земле.
«Господи, что же теперь? Как же? Когда умирает один лебедь другой больше не может жить…» - Я швырнула очередную горсть зерна в копошащихся у моих ног птиц. Их было так много, что я даже не видела дорожного камня. Вот уже два часа я сидела на площади N и кормила голубей. Наверное, я представляла собой любопытное зрелище. Скорбная вдова в черном платье и под вуалью, с мешком зерна и доброй сотней птиц у ног. По моим щекам бежали дорожки слез, серые от растекшийся туши. С непреодолимой усталостью во всем теле я смотрела в небо, пытаясь ухватиться за его рваные края. Мне казалось, что в любую секунду я могу потерять сознание. Так слаба я была.
Птицы, окружавшие меня, взмывали ввысь, когда кто-то проходил мимо и пугал их. Но я снова кидала на камни горсть зерна, и они возвращались. Всегда. Я думала о том, что Георг тоже может вернуться. «Он обязательно вернется, если я позову». Только что я должна сделать? Горсти зерна, определенно, будет маловато…
Иногда я забывалась, и окружающий мир переставал для меня существовать; свою важность он потерял в тот роковой миг, когда сердце моего мужа остановилось.
А вчера в полдень тело его взяла земля.
Но вдруг в глаза мне ударил яркий луч света, такой яркий, что на мгновенире я потеряла возможность видеть. Мешок зерна выпал из моих рук и рассыпался, погружая носы туфель в мягкую волну пшеницы. Я подумала, что в доме напротив кто-то открыл окно и солнце, заходящее за моей спиной, отразившись в стекле, ослепило меня. Но тут я услышала звук перематывающийся пленки. Глазам вернулась чувствительность, и я различила среди ярких белых кругов темную фигуру человека. Он стоял передо мной неподвижно. Взгляд зацепился за лицо незнакомца и напрягся. Это был, как мне показалось сначала, очень молодой человек. Я не дала бы ему и 25. Он был строен и красив, правильные черты лица, темные глазам и волосы цвета небеленого льна. Очень красив… В руках у него был фотоаппарат, и теперь я догадалась о причине моего испуга.
-Простите, я, кажется, вас напугал… - Произнес человек. У него был очень приятный тихий голос. И тогда же я подумала о том, что он наверняка умел красиво петь. Этот голос был создан для прекрасного.
Я стояла, опустив беспомощно руки. У моих ног суетились десятки птиц. Они топтали мне туфли, они топтали друг друга. Какая-то птица взлетела так близко от меня, что коснулась крылом лица. Я вздрогнула. Молодой человек подошел ко мне и взял за руку.
-Простите, я напугал вас… - Темные глаза смотрели серьезно, но отнюдь не виновато.
-Нет. – Ответ дался мне с большим трудом: я не говорила ни с кем уже несколько дней.
-И все же, я прошу простить. Вы прощаете меня? – Я чувствовала, что мои пальцы держит твердая и сильная рука. Не грубо, нет. Просто это была рука, как мне показалось, сильного человека.
-Прощаю, если это так важно для вас.
-Благодарю.
-Зачем вы снимали меня? – Спросила я.
Человек посмотрел на солнце за моей спиной, на небо и сказал:
-Вы были красивы.
-Я плакала…
-Вот именно… И это было восхитительно.
-Мои слезы? – Удивилась я.
-Да… Слезы – это восхитительно.
-Но, если люди плачут, значит, им больно.
-Или, быть может, им очень хорошо. - Сказал он. - Хотя вы плакали не от счастья.
И первый раз за все эти минуты я вспомнила о своем горе… Каким-то полузабытым мотивом старинной песни прозвучала моя грусть. Мне стало стыдно. Стыдно своего интереса и любопытства, стыдно, что слезы высохли, а плакать больше не хотелось.
-Да… - Лишь вымолвила я.
-Вы кого-то потеряли. – Этот приятный голос, словно перо дивной птицы коснулся моего слуха. Захотелось обнять его и отблагодарить за чудо, которое он творит.
-Да… - Снова повторила я, руки мои задрожали.
-Кого-то очень близкого и любимого. - Он не угадывал, он просто говорил, утверждал.
-Да… - Выдохнула я. Ресницы снова намокли от слез. Но теперь это были слезы жалости. Мне вдруг стало жаль саму себя. Не мужа, не пустого дома, не детей, которых мы не родили. Просто стало жаль себя, женщину в черном, одну на площади чужого города, где никому нет дела до меня и моей тоски. Одинокую, плачущую, с болью в сердце.
Дрожащими пальцами я вытерла пролившиеся ручейки печали.
Он стоял неподвижно и был, как будто удивлен. А я просто молча глотала слезы и пыталась унять дрожь. Вдруг человек, стоявший так тихо, сделал ко мне шаг и крепко прижал мою голову к своей груди. Как объяснить это? До того момента я никогда не испытывала подобных чувств. Может быть, в детстве, будучи совсем малышкой… Я приходила в спальню к родителям после того, как просыпалась, увидев кошмар. Отец сажал меня на колени, и я плакала, не в силах справиться с неведомым страхом. А он, гладил меня по голове и успокаивал словами о том, что это всего лишь сон. А сон не может коснуться меня своим черным крылом, тем более, когда папа рядом.
Да, это было похожее чувство. Я ощущала тепло, исходящее от этого молодого тела, его щедрую нежность. И не в силах больше сдерживаться, я разрыдалась. Громко, безудержно, ненасытно. Боль, наконец-то, сорвалась с поводка приличия.
Несколько минут я плакала, и человек не прерывал меня. А потом, когда мои рыдания стали глуше, он коснулся пальцами моего подбородка, поднял лицо к свету, и с легкой улыбкой произнес:
-Слезы - это прекрасно…
Так в мою жизнь вошел Патрик Рамон.
Воспоминание Второе
Патрик оказался профессиональным фотографом. Его работы печатали многие хорошо известные журналы в нашей стране и во всем мире. Он был талантлив и как следствие очень популярен. О нем говорили, как о мастере. Но Патрик не знал своей славы, просто не пускал ее на порог, не любил ее и не болел ей. Снимал потому, что его душа так хотела, а руки так умели. Он был умен, умен на столько, чтобы считать скромность своим самым большим талантом.
Он любил белый цвет… Его фотографии были только черно-белыми. В день нашей первой встречи на нем был белый пиджак, и мое черное платье смотрелось как хорошо продуманная часть композиции. Наша первая и самая любимая фотография - мои слезы на его плече.
Я не умею страдать, не умею умирать, не умею закрывать глаза и отворачивать лицо от света. Я люблю эту жизнь. И она тоже любит меня, иначе как объяснить Его появление? … Патрик стал подарком судьбы.
Он горел, словно самая яркая звезда в ночном небе. Он то грел, то обжигал мне пальцы. То причинял мне боль, то лечил мои раны. Как случилось так, что, изменив памяти, я посветила себя служению этому человеку? Наверное, так должно было быть. Служить любя – истинное счастье. А горе всегда должно сменяться радостью. Миром владеет равновесие. Но душой владеет только любовь.
Мы полюбили друг друга… Всем на зло. Бог знает, что говорит обо мне до сих пор мое бывшее окружение. Но ведь у тех людей, у них никогда не было белого утра на белых простынях под пологом белого шелка, белых лилий в прозрачных вазах на белых подоконниках, белого танца под звуки скрипки, у них никогда не было белой зависти к самому себе.
Патрик был художником, Творцом от природы.И я горда тем, что хоть на миг, но все же стала одним из его шедевров.
Воспоминание Шестое
-Адель, - сказал Патрик, - подними руку немного выше… да, так… расслабь локоть, еще, еще, нежнее, Адель. Я же знаю, что ты нежнее, чем твой локоть сейчас. Подари ему всю свою нежность. Не оставляй ничего, не будь жадной. Ведь даже твой локоть – это ты сама. Не будь жадной к самой себе.
-Так? – Спросила я, не поворачивая головы, стараясь придать руке ту тонкую линию, о которой просил меня Патрик.
Я стояла к нему спиной. На мне было белое шелковое платье длиной до самого пола. Спина была обнажена, и лишь прядь волос из высокой прически падала на шею блестящим черным локоном.
Патрик снимал мои руки. Несколько дней подряд только руки и больше ничего. Серию этих фотографий он озаглавил словом «нежность». И это было само по себе любопытно. Я восхищалась способностями Патрика, его талантом видеть чувство во всем, и в предмете и в движении. О, это редкое качество! Ведь я видела множество талантливых художников, модельеров и писателей раньше, но ни один из них не смог заключить в себе эту удивительную простую чистоту. Правда, на тех фотографиях, что делал Патрик, когда я позировала ему, ни разу не промелькнуло мое лицо… Но ведь это не важно. Часто лицо лжет больше, чем любая другая часть нашего тела.
Одна из комнат в квартире Патрика, его мастерская, была завалена снимками, на которых изображались мои пальцы, кисти, запястья.
В данный момент мы трудились над локтями, а завтра очередь должна была дойти до плеч.
-До плеч и шеи. – Ответил моим мыслям Патрик.
Кадр щелкнул, запечатлев нежную форму моего локтя.
-Шеи? – Удивилась я и бросила неуловимую улыбку через изгиб плеча, молочно белого в свете ярких ламп.
-Да… - Подтвердил он и подошел ближе. На полу лежали черные покрывала, отчего шаги были беззвучны, и приближение его я почувствовала открытой кожей.
-Почему? – Прошептала я взволнованная как всегда при его близости.
-Потому что она красива, совершенна и очень пластична. – Я почувствовала, как губы Патрика осторожно коснулись бархатистой ямочки за ухом, и услышала его шепот: «ты прекрасна, моя милая Адель».
Господи, как же важно для женщины слышать эти слова! Они как розовые лепестки, дурманящие сладким запахом и бодрящие прохладной свежестью, ложатся на слух и душу, стеля ложе для любви и вечной молодости.
«Как легко будет гореть рядом с таким ярким пламенем, как душа Патрика», - думала я, - «быть во много раз меньше его, но осознавать себя частью, малой искоркой этого большого огня».
-Адель, скажи мне, что ты думаешь об этой моей работе? – Патрик указал на фотографию, висевшую на стене над его рабочим столом в углу комнаты.
-Мне она кажется очень интересной… Но что это? Я не могу понять.
-Это моя тень, Адель. – Патрик подошел к столу и встал напротив, разглядывая фотографию словно незнакомую.
-Тень… - Я тоже подошла, и, встав рядом, принялась вглядываться в те изломанные черты и неясные линии, что хранила бумага.
-Это было очень давно. Я почти не помню ничего из той жизни. Лишь дикое желание создать что-то прекрасное… Ты считаешь, что это красиво, Адель?
Я молчала минуту. То, что видели мои глаза, было безлико и непонятно. Назвать серое пятно красивым? Да, возможно. Но для этого нужна хотя бы изящная форма или налет оригинальности. Но я не видела ничего кроме…
-Да, ты права. Это все лишь пятно. Серая лужа. Впустую потраченный кадр. Но, Адель, я чувствую, что здесь есть что-то, что невозможно увидеть глазами. Здесь есть то, что невозможно выразить. Это надо почувствовать… - Патрик оборвал себя, не закончив фразы. Я заметила незнакомое одиночество души в его взгляде. Испуганная и опечаленная, я отошла в другой конец огромной комнаты, и села в черное кожаное кресло, стоявшее перед окном.
Я смотрела на тихую улицу, редких прохожих и на серое небо, обещавшее ливень.
-Адель, - услышала я за спиной голос Патрика, – прости меня… - Входная дверь хлопнула, скрыв от меня любимого. Закрыв лицо руками, я заплакала.
Высоко в небе, за тяжелым покрывалом грозовых облаков ударил гром. На стекла упало несколько крупных дождевых капель… Я видела, как они стекают, размывая очертания дома напротив, улицы и спешащих по своим делам пешеходов. Подобрав под себя ноги, и смяв серебристый шелк платья, я накинула на покрывшиеся мурашками озябшие плечи шаль, забытую вчера на спинке этого кресла. Устроившись поудобнее, я уснула, успокоенная шумом дождя.
Проснулась я поздно, далеко за полночь. Меня разбудила трель телефонного звонка. Патрика не было. И я, надеясь на то, что это звонит он, поспешила снять трубку. Но на мое «ало» никто не ответил. Я расслышала чье-то дыхание на том конце, неровное и тяжелое… Мне стало не по себе. Я повесила трубку. И проверив все замки на двери, снова вернулась в кресло. Но больше уже не смогла уснуть до утра.
Воспоминание Десятое
Никогда в жизни я не видела так много красивых мужчин и женщин. В глазах рябило от ярких нарядов и украшений, от улыбок и взглядов. Я уже не различала голосов и слов, все слилось в однообразный гул бесконечный и невыносимый.
Но в одно мгновение все замерло. Перед гостями появился виновник торжества. Патрик, казалось, был смущен множеством незнакомых людей и пристальным вниманием к нему. Но бесспорно, он был счастлив. Отыскав взглядом меня в толпе, он улыбнулся и произнес:
-Я признателен всем, кто пришел поздравить меня. Большая честь видеть вас и слышать ваши добрые отзывы о моих работах. Я счастлив тому, ведь то, что я делаю, что создаю и чем живу кому-то интересно и кем-то любимо. – Патрик снова взглянул на меня, и сказал, не отрывая глаз. – И, пользуясь этой минутой, я хочу поблагодарить замечательного человека, красивую женщину, мою музу и мое вдохновение, мою любимую, прекрасную Адель Вуд, - взгляды присутствующих обратились ко мне. Но я видела только Патрика, удивительно красивого сегодня и как никогда счастливого. - За ее участие и терпение, - продолжил он громким уверенным голосом, - за поддержку и нежность, за ее любовь ко мне и моим мечтам. За ее волшебные руки. Адель… благодарю. – Патрик замолчал. Паузу оборвал шквал аплодисментов. Патрик подошел ко мне, его сопровождали одобрительные возгласы и слова восхищения, не нарушая хрупкой тишины между нами, наклонился к моим рукам и поцеловал их, потом он обнял меня и сказал едва слышно: я люблю тебя, Адель. Я улыбнулась ему не в силах вымолвить ответного признания, так все было трогательно. Где-то в отдаление зазвучала красивая мелодия. Толпа поделилась на пары. Свет ламп приглушили. Музыка становилась громче, и стоять на месте стало не возможно. Пары задвигались в медленном танце. Патрик подал мне руку, и мы присоединились к танцующим. Момент был удивительный. Зал, который организаторы заняли под выставку, принадлежал особняку, удаленному от шума города. Он был красив и изящен. Казалось, что здесь не живет сегодняшний день. Время остановилось в стенах этого дома век назад и сохранило очарование старины. Окна большие и изысканно задрапированные впускали в помещение воздух, наполненный ароматом цветов, распускавшихся в ранних сумерках. Дышать было легко и приятно. И причиной тому был не только чудесный запах ночных фиалок, но и соприкосновение наших тел и рук. Вечер удался, в этом не было сомнений. Гости ни на минуту не заскучали и не пожалели о совершенной поездке, хоть она и была далекой.
Скоро принесли вино. Зазвучали тосты в честь Патрика и его божьего дара, как сказал один уважаемый господин, видеть жизнь красивую и настоящую. Патрик поднял бокал и дополнил сказанное: за тех, кто помогает нам прожить эту настоящую жизнь. Всеобщее одобрение и звон хрусталя завершили праздник.
Патрик ушел провожать особо важных для него гостей. Я же отошла к окну, и, приподняв гардину, наблюдала за тем, как машины разъезжались, оставляя клубы пыли на дороге. Я прошлась по залу, и, оглядев в который раз выставленные работы, хотела уже подняться в спальню, (мы решили остаться на ночь в этом особняке; спальни, обставленные прекрасно, и содержавшиеся в полном порядке были так же наши до завтрашнего дня), но из холла послышались голоса. Тихо ступая, я приблизилась к двери, и прислушалась к разговору.
-Патрик, ты огорчаешь меня. - Произнес незнакомый мне низкий мужской голос. – Разве я не предупреждал тебя?
-А разве я не говорил вам, что меня теперь не заботят ваши желания? - Патрик был сильно взволнован, и его голос дрожал гневом, чего раньше я никогда не замечала за ним.
-Ты совершаешь ошибку, мой мальчик…
-Я давно уже не мальчик! И вы … - Патрик запнулся. Я невольно напряглась. – …Вы мне не нужны.
-Однако, ты ведешь себя очень глупо. Остерегись.
-Вы угрожаете мне?
-О, нет… Я предупреждаю тебя.
-Благодарю за заботу, но я больше в ней не нуждаюсь.
-Теперь ты нуждаешься в женской заботе? – Человек придал тону, которым был произнесен этот нелепый вопрос, щедрую долю пренебрежения и сарказма.
-А это уже не ваше дело. – Патрик был тверд. И я слышала, как прозвенел сталью его обычно мягкий голос.
-Ошибаешься.
-Прошу вас покинуть этот дом.
-Что ж, пожалуй! Но запомни, мальчик, ты сделаешь ошибку, если ослушаешься. И эта женщина… - Я затаила дыхание, теснее прижавшись к стене. – Она слишком стара для тебя. Я не хочу впредь видеть ее.
-Это не ваше дело, – процедил Патрик, сжимая кулаки. Я видела его стройную фигуру в щель неплотно прикрытой двери. Не смея отворить ее больше, опасаясь быть замеченной, я так и не увидела того человека, что вел себя самым отвратительным образом.
Больше никто не произнес ни слова. Лишь шуршание шин на дороге известило о том, что мы остались одни. Патрик, не заходя в зал, поднялся на второй этаж. Я не покидала своего убежища несколько минут, надеясь на то, что скоро он спустится за.
Но время шло. Шагая из угла в угол в огромном зале, я снова и снова воскрешала в памяти диалог свидетельницей, которого стала случайно. Меня никак не отпускало чувство тревоги, негодование росло и принимало устрашающую форму. Была минута, когда я почти что решила подняться в спальню и прямо спросить Патрика, кто был этот человек, и что он хотел. Но разум все-таки пересилил уязвленную гордость, и я села ждать. Выжидание почти всегда спасало меня от возможных ссор еще в то время, когда я была замужем, а мой муж был вспыльчивый и гордый человек. Я никогда не могла назвать этот способ решения конфликтов правильным, но он был безопаснее и, порою, проще, чем какой-либо иной.
Прошел, наверное, час прежде, чем я расслышала звук шагов на лестнице. Дверь открылась, и на пороге появился тот, кого я так терпеливо ждала. Патрик был все в том же костюме из светло-серой тонко выделанной замши. Правда, он снял пиджак, и, перекинув его через руку, остался в белой шелковой рубашке. Не говоря ни слова, он прошел мимо меня, и встал у окна. Я не позволила себе заговорить первой. Некоторое время Патрик стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Лишь ветер, задувавший через открытые ставни, ласково касался его волос. Но, наконец, он обернулся, и я встретила его обеспокоенным взглядом. Поймав его, Патрик, как мне показалось, стал еще задумчивее. Он подошел ко мне и сев рядом, заговорил:
-Адель, прости… - Он опустил глаза, и сложил руки замком на коленях. Эта поза яснее любых слов давала мне понять, что мысли, которые сейчас занимают его отнюдь не приятные. – Прости, милая, я не должен был оставлять тебя. Но мне нужно было побыть одному.
-Я понимаю, - очень тихо сказала я. Патрик недоверчиво взглянул на меня. Показалось, что он догадался о том, что мне известно. И я сама, не зная почему, поспешила добавить:
-Так много людей… Конечно, ты устал. – Стараясь придать как можно больше искренности голосу, я не могла подавить тревогу в глазах. Они выдавали меня. И я очень хорошо это понимала. Но Патрику было проще поверить мне, чем усомниться в правдивости моих слов. Поэтому он просто потянулся ко мне и устало, прислонив холодный лоб к моему плечу, прошептал:
- Я устал, Адель. – Коснувшись ладонью шелковых волос, я крепко обняла и поцеловала его. – Устал… - Беззвучно произнесли пересохшие от долгого молчания губы. Больше он ничего не сказал, ни слова о том человеке, что был с ним в холле. И о часе, проведенном на верху наедине со своими черными мыслями. Я не посмела спросить. Слишком бледен он был и, казалось, что на самом деле смертельно устал.
Не прошло и пяти минут, как Патрик уснул на моем плече. А я ничего не узнала, из того, что так волновало меня и пугало.
@темы:
Литература,
Творчество
-
-
13.03.2007 в 22:21именно оно тогда запомнилось больше остальных.
-
-
14.03.2007 в 00:35-
-
19.03.2007 в 01:58а вот я помню только о существования отзыва, а что в нем было увы..
с моей работой и количеством информации для запоминания нереально
-
-
19.03.2007 в 13:16-
-
23.03.2007 в 01:54польщен)
-
-
23.03.2007 в 13:05