Давненько я не постила ничего из своего литературного творчества. Но еще давнее ничего не писала... Эх-эх. Голова работает не в том направлении, но пусть... Зато мне есть, что вспомнить и перечесть )
ПЧ не читают, как правило, мое литературное, думаю так из-за небольшого количества комментов к нему ) Впрочем... Дело ваше ) Пощу для себя в любом случае, чтобы всегда и везде было под рукой. Перечитывать себя, может, и нескромно, но приятно...))))
Рассказ "Отчаянье"Отчаянье
*****
«Пожалуйста, подумай обо мне! Там, далеко-далеко, за узелками часовых поясов, там, где Ты есть, пожалуйста, подумай обо мне. И я почувствую. Я прижму твои мысли к своим губам, щекам, глазам, к своей груди. Я буду знать, что ты есть и ты думаешь обо мне. Порви узелки часовых поясов, окажись здесь и сейчас рядом со мной… Хотя бы в мыслях. Сделай меня счастливой хотя бы на мгновение». – Так думала Дженни Стоун, лежа в своей большой и холодной постели без сна. Она беззвучно глотала горькие слезы обиды на весь свет, как будто сотканный из черных колючих шерстяных ниток с вкраплением белой мягкой пряжи, которая светится в темноте, словно редкие звездочки на небосклоне…
Дженни села в постели и прижала мокрую подушку к лицу. Сон не шел к ней…
И Он оставался по-прежнему далеко, где-то там, где все опутано узелками часовых поясов.
*****
Карл Луис Мирель, одинокий двадцатисемилетний поэт-прозаик, сидя за своим рабочим столом в бешенстве рвал тетрадные страницы. Они летели в стороны, как сорванные с крыш порывом ветра снежинки.
-Где ты?! Черт дери тебя! Где ты?! – Карл Луис потерял вдохновение.
Его муза ушла больше трех недель назад, укрывшись только одной простыней. Босая и простоволосая шагнула она с балкона пятого этажа и исчезла. Не упала и не разбилась, не взмыла в небо. Просто растаяла…
-Куда ты ушла?! Почему?! Разве не любил я тебя? Разве не баловал? Разве я не нуждаюсь в тебе?! – Карл Луис убит горем, он не спит, не ест, он потерял покой, потому что вот уже прошло три недели, а он не написал ни одной строчки ни стихотворной, ни прозаической… Он онемел, он стал камнем, он больше не плачет словами, как дети плачут розовыми снами. Он устал. – Вернись! Вернись ко мне… Мы будем снова счастливы. Все будет как раньше: ты и я, и больше никого. Я буду самым заботливым и нежным. Я все отдам тебе, только вернись. Мне никто не нужен… Вернись, чтобы я снова мог дышать музыкой твоего дыхания.
Вот уже три недели Карл Луис рвет страницы, в доме уже не осталось ни одной тетради, ни одного альбома, ни одного блокнота, даже записные книжки превратились в бумажный снег. Одни только книги классиков, чтимых Карлом Луисом, словно боги, стоят на своих местах, оплетенные узелками колючей бечевки… Карл Луис боится, что очередной бессонной ночью, когда боль от потери станет нестерпимой, а под рукой не окажется чистой тетрадки, он… Нет. Карл Луис загородил книжный шкаф китайской ширмой из тонкого, съеденного на половину молью, голубого шелка. Нет, классики защищены надежно, они могут не бояться гнева Карла Луиса, потому что его гнев – это не гнев вовсе, а отчаянье.
*****
Дженни убрала подушку от лица… Мокрые пятна, серые в темноте кружки ее слез, там, где были глаза. Отпечаток носа и губ – словно посмертная маска. По телу Дженни пробежала дрожь, и она отбросила подушку на край своей большой кровати. Повернувшись на бок лицом к окну, Дженни закрыла глаза. Вместо подушки она подложила влажную ладонь под голову и замолчала… Затаила дыхание.
«Интересно, можно ли умереть просто, перестав дышать?»
Сквозняком открыло окно… И белая воздушная занавеска взмыла вверх, подхваченная порывом ветра.
Дженни открыла глаза.
«Снег?!»
За окном кружились снежинки… Девушка спрыгнула с постели и распахнула балконную дверь. Она подставила ладони под летящий снег, но, упав на ее ладони, он не стал водой…
«Какой идиот крошит бумагу и кидает ее вниз?» - подумала Дженни, стряхивая «снежинку» с руки.
*****
- Летите, летите… Ненаписанные мной стихи, поэмы, повести, романы… Летите прочь! И разыщите ее, ту, что ушла, как и вы в небо, скажите… Нет, прокричите ей о том, как я страдаю без нее. Хотя… Она все равно не услышит. Ведь я сам сделал ее глухой, своими мольбами не покидать меня ни на мгновение. Я сам сделал это…
Последний обрывок слетел с ладони Карла Луиса Миреля и растворился в темноте.
*****
Дженни сидела на старой облупившейся, но некогда ярко-оранжевой, табуретке. Кусочки отслоившейся краски прилипли к коже ее голых ног… Но она, не обращая на это внимания, продолжала сидеть, положив голову на перила, распустив свои длинные каштановые волосы, и смотреть в ночное небо, где светилось всего две звезды…
Сон не шел к ней, а она не знала дороги к нему; знай она ее, то, конечно, пришла бы первой.
Последняя нетающая снежинка опустилась на ее балкон вот уже с полчаса назад, но Дженни не хотела сбрасывать ее с перил, где она словно уснула, не тронутая ветром, который тоже толи уснул, толи ушел, не прощаясь, даже не сказав спасибо ночи за то, что та приютила его.
Оторвав прилипшую щеку с красной полосой от перил, Дженни протянула руку и взяла на ладонь шуршащий снег. Все до него, до этого, были белыми, без следов земли и человека на этой земле… Но этот. Дженни поднесла обрывок к своим губам… Да, одно только слово, которое уцелело в руках чьего-то гнева… Или отчаянья.
*****
-Черт побери меня и все мои рукописи… Что мне от них? Они даже не горят. – Так думал Карл Луис Мирель, кидая в камин тугие папки, наполненные страницами летописи его почти идеальных отношений с музой, в узелках тонких белых веревок. – Не горят… Странно. Ведь бумага и огонь – формула всем давно известная – должна давать только один ответ – пламя.
Карл Луис отошел от камина, бросив в него последнюю связку. То были его первые стихи, написанные еще перьевой ручкой, купленной его отцом за какие-то гроши в придорожном магазинчике. Ему тогда было всего 9 лет. Они ехали в гости к старой-престарой тетке отца куда-то за город… И вдруг еще совсем юный Карл Луис осознал себя поэтом. Мальчик высунул голову в раскрытое окно и не соглашался вернуть ее обратно в салон до тех пор, пока отец не остановил машину и не купил ему настоящую, но очень дешевую, перьевую ручку. Она была просто невыносима, эта ручка, постоянно делала кляксы, оставляла разводы, буквы сливались, и прочесть написанное мог только сам Карл Луис, и то лишь оттого, что запоминал все, когда-либо оставленное им на бумаге.
Первую свою прозу Карл Луис написал кровью… В прямом смысле. Когда его бросила девушка с вытянутым как яйцо лицом. У нее были голубые глаза и тонкие светлые волосы. Она не была красавицей, но было в ней что-то, что влекло. Возможно, это было ее безразличие. Она снисходительно принимала его ухаживания… А посвященные ей стихи раздавала своим подругам, чтобы вызвать у них зависть. Ведь не у каждой девушки ее положения и лет есть свой придворный поэт.
Так шутила та девушка, с птичьим выражением лица.
Когда она сказала Карлу Луису, что уезжает далеко и навсегда со своим названным мужем, он ночью написал на стене ее дома:
«Я платил красивыми словами тебе дань, королева… Я отдал все. И умер, оплакав свою любовь слезами горьких слов. Прости, королева, но я омыл твои руки кровью, и теперь ты уже не попадешь в рай, ты слишком тяжела для тех небес, что…» - Карл Луис не дописал своего первого прозаического труда: он потерял слишком много крови.
Когда Карл Луис вышел из госпиталя, у него под мышкой была тугая папка, перевязанная белой тонкой веревкой. В ней были десятки страниц его прозы…
Поэт Карл Луис Мирель умер от потери крови, сойдя с ума от несбывшихся надежд.
В дверь постучали. Карл Луис мотнул головой, словно вытряхивая грустные воспоминания из ушей, и пошел к двери.
-Да, я знаю, слишком жарко для того, чтобы топить камин, извините. Но мне нужно было сжечь все… Понимаете? – Сказал он, приложив губы к щели между косяком и дверью.
-Откройте. Я не из-за камина к вам пришла…
Дженни Стоун стояла на холодном лестничном камне босая, ее каштановые волосы рассыпались по плечам, прикрытым только одной белой простыней.
Карл Луис открыл дверь.
-Я подумала, что случилось чудо, и пошел снег в июле… - Дженни показала обрывок листа на своей ладони. - Но это просто бумага и чернила. Я не знаю, зачем вам понадобилось рвать бумагу и сыпать ее на мой балкон, но пусть, я бы не обратила внимания, у всех свои странности… Я вот, к примеру, сплю обнаженной, завернувшись в простыню. Но ведь я не хожу так перед раскрытыми окнами и не смущаю прохожих своей наготой. Зачем же вы? – Дженни вопросительно и гневно заглянула в глаза писателю.
-Ты вернулась… - Прошептал Карл Луис. – Вернулась.
Не говоря больше ни слова, он взял с ладони Дженни обрывок страницы, той, на которой за все три недели не написал ни слова… И все-таки один классик не уцелел. Карл Луис вырезал одно только слово и вернул том на полку. Не спасла ширма…
Но муза, она вернулась. Значит, жертва стоила того. Классик бы понял, он бы простил, ведь он сам, наверняка, как настоящий писатель терял свое вдохновение… И страдал.
Карл Луис сомкнул пальцы на тонком запястье Дженни, обнял за плечи, простыня скользнула по ее спине и ягодицам, и словно старая кожа сошла с гладкого тела змеи.
Карл Луис заглянул в ее глаза.
-Ты немного загорела… - Сказал он, гладя ее волосы. – И волосы твои стали длиннее. Как далеко ты улетала от меня, и как долго я тебя не видел?
-Три недели за моим окном шел бумажный снег.
-Три недели…
-Ты порвал все узелки?
-Да, но рукописи не сгорели.
-Они не горят… Потому что бессмертны твои слова.
-А я бессмертен?
-Как и все живое, ты умрешь…
-Значит, нет ничего живого в словах.
-Как и в слезах уже нет жизни того, кто заплакал ими.
…
-Проходи к камину… А то простудишься. Ты ведь босая.
-Но твой камин не горит.
-Зато горит душа. Ты вернулась… И значит, снова от слов будет тесно.
-Что толку от них? Они неживые, они не несут тепла.
-У меня есть теплый плед из овечьей шерсти и горячий чай… Тебе не будет холодно.
-А я не боюсь холодов, Карл Луис. - Сказала Дженни, проходя в кабинет писателя. – Я люблю, когда идет снег.
-Завтра я куплю много-много чистых тетрадей… А пока… Пока только это… - И он сдул с ладони тот самый обрывок страницы из книги его жизни, написанной непревзойденным классиком своего жанра, на котором было только одно слово:
«Отчаянье».
01.08.05
Литературное творчество
Давненько я не постила ничего из своего литературного творчества. Но еще давнее ничего не писала... Эх-эх. Голова работает не в том направлении, но пусть... Зато мне есть, что вспомнить и перечесть )
ПЧ не читают, как правило, мое литературное, думаю так из-за небольшого количества комментов к нему ) Впрочем... Дело ваше ) Пощу для себя в любом случае, чтобы всегда и везде было под рукой. Перечитывать себя, может, и нескромно, но приятно...))))
Рассказ "Отчаянье"
ПЧ не читают, как правило, мое литературное, думаю так из-за небольшого количества комментов к нему ) Впрочем... Дело ваше ) Пощу для себя в любом случае, чтобы всегда и везде было под рукой. Перечитывать себя, может, и нескромно, но приятно...))))
Рассказ "Отчаянье"