Цвет спелой вишниЦвет спелой вишни
…Я мнила себя счастливой и очень удивилась,
вдруг заметив, что плачу.
“Джен Эйр” Ш. Бронте
Ромул умирал долго и мучительно. Каждый день я молила Бога лишь об одной милости – поскорее призвать душу моего любимого. Иногда мне в голову приходили странные мысли… Одна занимала меня более других: может быть, вовсе не Бог, а кто-то другой выслушивает грешников?
Да, мы были грешниками. И мы страдали заслуженно… Хотя Ромул не понимал этого, точнее он просто не верил в Бога. Верила ли я в Его существование? Всегда. С той самой минуты как увидела в детской красочной библии картинку с изображением распятого Христа, я поняла, что страдать так, как страдал Он, мог кто угодно, но не человек… И мне сказали – это Бог.
Поэтому сидя на стуле возле кровати Ромула, вытирая его пылающий в жару лоб смоченной уксусом салфеткой, я снова и снова повторяла: этот крепкий парень не Ты, Господи, и эти муки не для него… Что еще тебе нужно? Чтобы он раскаялся? Но ты лучше меня знаешь, что он никогда не сделает этого. Отними у него жизнь, отними у него меня, и ты накажешь его сильнее, чем можешь себе вообразить…
Что такое ад? Это те испытания, которые посылает нам Господь. Что такое рай? Это Я и Ромул, спящие в объятьях друг друга на этой самой кровати.
Последние полгода мы жили в одном из самых прекрасных городов мира… Мы жили в Риме. Каждый день я ходила на работу, в цветочную лавку, мимо всемирно известного Колизея и Арки Константина… Интересно, если душа попадает в Рай, она тоже перестает замечать красоты цветущих садов и чистейших озер? За первый месяц мы исходили город вдоль и поперек, и узнали о его истории больше, чем коренные жители. Ромул любил стоять в центре арены амфитеатра и, зажав в руке невидимый короткий меч, ловко уклонившись от невидимого удара, поразить невидимого врага. Я заворожено наблюдала за ним с разрушенной почти до основания каменной скамьи, и аплодировала ему в тот самый момент, когда противник падал замертво к ногам последнего гладиатора.
Ромул был сильным и смелым. Может быть, я и полюбила его именно за эту силу и волю, которой никогда не обладала сама.
Теперь, я без особого труда приподнимаю его ослабевшее тело.
Ромул был красив, фатально красив. Я влюбилась в него с первого взгляда. А ведь именно так происходят самые большие трагедии в нашей жизни, именно так – с первого взгляда.
Мы встретились ровно год назад, 15 июня. Я все помню, словно еще ночь не разделила меня с этим золотым вчера.
Лондон промерзал под грязным покрывалом серого тумана, и казалось, что солнце не живет в этом небе. Накрапывал дождь, рабочий день заканчивался. Я закрывала свой киоск ровно в семь. В половине восьмого меня к себе на чашку кофе ждала Элен, моя университетская подруга. Знакомая… Элен была мне всего лишь давней знакомой.
Сейчас я даже не вспомню, почему согласилась зайти к ней. Наверное, мне снова было очень одиноко и тоскливо. Впрочем, это было мое обычное состояние. Вчера мы столкнулись нос к носу на улице N… Как тесен мир! Наверное, и Элен подумала о том же, о чем и я. Хотя я не отрицаю, вероятно, она была мне рада. Один лишь мой вид и одно произнесенное мною слово всегда возвращали ее в те светлые студенческие годы, когда все было так юно и ярко… Но на смену порыву нежной привязанности, приходило плохо скрываемое чувство неприязни. Элен шел 33 год, она была старше меня на 6 лет. В ее глазах я читала: «твоя кожа глаже моей, твои глаза зеленее моих», но «зато у меня есть любящий муж, очаровательная дочка семи лет, престижная работа и еще… у меня есть муж».
Я равнодушно внимала ее пустому разговору, ее глазам и резине губ… Она не могла меня обидеть. Меня никто не мог обидеть. Эта особенная неуязвимость приходит тогда, когда душу и тело покидает желание жить, любить, ходить и просыпаться по утрам. Изо дня в день на завтрак я выпивала стакан холодного чая, разогревала в микроволновке бутерброд с сыром и бежала на работу. На обед покупала пирожок в ближайшей закусочной. На ужин пила горячий чай и ела то, что купила по дороге домой. Поэтому предложение Элен… Да, наверное, это показалось мне интересным разнообразием.
И вот, когда стрелка указала 19.00, я захлопнула окошко киоска. Выйдя, я обнаружила, что сесь день моросящий дождь перерос в ливень. Я поспешила открыть зонт. Замок, как на зло, заел в самый неподходящий момент. Господи, кто придумал замки?! Отчаянно воюя с дверью, я услышала шаги за спиной. Обернувшись, я увидела: в нескольких шагах от меня по дороге шел мужчина, походка его была нетвердой, его мотало из стороны в сторону. Он не замечал куда идет, и, споткнувшись о тротуарный бордюр, он упал. Что в общем необычного? Мне и до этого доводилось видеть пьяных особей противоположного пола, набиравшихся дешевым виски в забегаловках с дурной репутацией, а после слонявшихся по городу в поисках ножа под ребро или гнева полиции, которая терпеть не могла тратить свое время на всякий сброд. Но в этот раз что-то было не так… Я наблюдала за мужчиной минуту, потом, оглядевшись, и не заметив никого вокруг, осторожно подошла. Присев рядом на корточки, я коснулась его плеча. Но он не отреагировал.
Не помню, о чем конкретно я думала в те минуты, когда сидела рядом с незнакомым и определенно очень не трезвым человеком в одной луже. Но, снова оглядевшись и, убедившись, что меня никто не видит, я подняла бедолагу на ноги и, перекинув его тяжелую руку через плечо, взвалила на себя.
Очевидно, осознав, что его куда-то тащат, мужчина разлепил сухие губы и пробубнил что-то похожее на: офицер, я убил человека… арестуйте меня. Я совсем не походила на полисмена и, если бы этот лихой парень приоткрыл хоть один глаз он бы непременно это заметил, но силы оставили его почти полностью после последнего произнесенного слова. Не ожидая помощи со стороны подопечного, закрыв зонт, я самоотверженно потащила эту ношу к своему дому. Благополучно забыв об Элен, и обо все на свете.
Почему я так поступила тогда? Не знаю. Не могу сказать, что именно тот первый взгляд на незнакомого человека перевернул всю мою жизнь. Нет. Все случилось днем позже… А тогда, наверное, я просто как и любая, добрая женщина пожалела этого глупца, который мог захлебнулся в той самой луже. Смогли бы вы пройти мимо? Да, я знаю… Конечно, смогли. И, может быть, я сама поступила также, не будь в тот день у меня назначена встреча с Элен. Но я понимала, что совсем не хочу пить кофе в ее гостиной и слушать, как ее дочурка будет читать мне отрывки из школьных стишков или избранные главы детской библии. Возможно, именно поэтому я так легко решилась на такой поступок…
Каждой косточкой я ощущала всю тяжесть незнакомого тела, пахнущего, что было очень странно дорогой туалетной водой. Каждое воскресенье я ходила в парфюмерный магазин, расположенный на первом этаже моего дома, и каждый раз нюхала одни и те же бутылочки и флакончики. Продавщицы удивленно косились на меня первые пару недель, а потом привыкли, и мы даже здоровались при встрече. Именно там я нашла этот аромат… терпкий, сильный, и такой завораживающий. Мой незнакомец совсем не был человеком сомнительной наружности, бродягой или преступником, я поняла это сразу, как только приблизилась к нему на расстояние одного шага. Он был прилично одет, модно подстрижен и гладко выбрит. И он был красив… Возможно, кто-то очень рациональный и честный сейчас сказал бы мне, что все мое милосердие заключалось лишь в этой тяге, в желании прикоснуться к чужой красоте и силе. Кто-то обвинит меня в легкомыслии или даже корысти… «Одинокая женщина, что тут говорить…» Да, возможно доля правды в словах этих милых честных людей и оказалась бы… Но, никто мне этого не скажет. Впрочем, мне все равно. Я могу позволить себе быть свободной и откровенной в своих чувствах, мыслях и поступках. Я свободная… Если вы называете это одиночеством, то пожалуйста… Как вам будет угодно.
До дома мы добрались, опять же, никем не замеченные. Непогода разогнала всех по квартирам, чему в нынешней ситуации я была очень рада. Мне, конечно, было плевать на все толки, которые могли бы родиться среди моих соседок, дам пожилых и приличных, но мне было спокойней знать, что ни одна душа не выдаст моего секрета. Ступив в свою двухкомнатную квартирку, и захлопнув ногой дверь, я ощутила, что-то вроде облегчения и не только оттого, что на плечи мне больше ничего не давило, но и потому, что, наконец-то, я была в безопасности… Правда, эта мысль очень насмешила меня. В безопасности? Одна в квартире с пьяным незнакомым мужчиной?! Но ноющее, тупое и раздерганное желание о ком-нибудь позаботиться пересилило страх.
Стерев с лица мужчины капельки воды, и уложив его на кровать, я скинула вымокший плащ, туфли, юбку, влезла в уютно растянутый свитер с наивной надписью I’m super star!, и набрала номер Элен. На ходу придумывая, я врала все, что приходило в голову, а приходила стандартная ложь про температуру и жуткий кашель, для убедительности я даже покашляла в трубку, но для Элен не нужно было так стараться, она легко пережила известие о моей внезапной болезни и, оборвав меня на полуслове, торжественно сообщила, что на всякий случай приобрела билеты в кино, и если я не смогу пойти, то она прихватит с собой свою соседку. Я почти естественно порадовалась за нее, и, пожелав доброго вечера, повесила трубку.
В течение нескольких минут я молча наблюдала за человеком, спящим в моей кровати. «В моей кровати не спал еще не один мужчина», - подумала я вдруг, и мне стало тепло и приятно оттого, что первым в нее лег такой красавец. Меня не посетила ни одна неприличная или недостойная мысль. Хотя я, как и полагается заботливой хозяйке, раздела «гостя», но только из соображений удобства и практичности. Спать в мокрой одежде - не удобно, а сушить потом матрац – непрактично. Стянув с него рубашку и брюки, я накрыла его одеялом и вышла в кухню.
Развесив вещи сушиться на веревках, заварила кофе… Все-таки я настроилась на то, что выпью сегодня пару чашечек этого приятно обжигающего напитка, и отказаться было сложно… Я молча курила. Незнакомец спал. А дождь так и не заканчивался. Я чувствовала приятную слабость во всем теле, растревоженные мышцы тихонечко ныли, но это меня совсем не беспокоило. Я рифмовала простые слова, составляла из них четверостишья и улыбалась глупости своего бесполезного занятия. Кухонные часы показали ноль, наступило 15 июня.
Проснувшись утром, еще до звонка будильника, не надевая халата, я прошла в спальню. Встав в дверях, я взглянула на своего вчерашнего незнакомца. Тот сладко спал, завернувшись в одеяло по самый нос, и тихо посапывал.
Выпив остатки холодного кофе, и не съев привычного бутерброда, я побежала на работу. Уже на выходе написала записку и прикрепила булавкой к воротнику рубашки, которую вместе с высохшими брюками положила на стул рядом с кроватью.
«Доброе утро, Незнакомец.
В холодильнике есть сыр, в шкафу есть хлеб, в чайнике на плите есть холодный чай.
Ключ от квартиры на столике рядом с кроватью.
Газетный киоск на углу…
Джоан»
Улыбнувшись своему безрассудству, я заспешила, опаздывая.
Работа не могла меня отвлечь. Я постоянно думала о Нем. Спит или проснулся? Нашел Он хлеб или не нашел, я ведь не написала в каком шкафу он лежит… И так продолжалось пока электронные часы на моей правой руке не пропищали 15.00. Он пришел в 15.05. Бледный и еще сонный, удивленный и серьезный постучал аккуратно в стекло окна. У меня как раз начался обед. Я, конечно, ждала его, но не думала о том, что скажу при встрече. Я была готова поспорить, что он не помнил ни минуты из вчерашнего вечера.
Он стоял и смотрел на меня своими странными полусонными с тенями усталости глазами. Наконец, он произнес с расстановкой и вдумчивостью свойственной только хорошо воспитанным, тактичным людям:
-Вы Джоан?
На что я утвердительно кивнула. Снова возникла неловкая пауза, но Он с честью из нее вышел:
-Я принес ключ… - И он положил его на стопку утренних газет.
Я снова кивнула, чувствуя замешательство.
Он еще постоял какое-то время, смотря мне прямо в глаза. Но вдруг, ничего не спрашивая, проговорив тихое «спасибо», пошел прочь.
Я не знала, что мне следовало сделать. Остаться сидеть на месте или пойти купить хот-дог и съесть его, делясь крошками с голубями всей округи… Но мысли умерли не родившись. Я вскочила, с грохотом распахнула дверь и крикнула:
-Подожди!
Обернулось несколько человек. Он обернулся тоже. Я сделала несколько шагов, встала рядом, и не поднимая глаз от мокрого асфальта, прошептала (скорее его ботинкам, чем его губам):
-Мне кажется, вам нужна помощь.
Теперь я понимаю, какой комичной была эта сцена. Большой, сильный мужчина, с крепкими и широкими в ладони руками (представить кулак этой руки мне было также страшно, как поднять глаза) и я, хрупкая, невзрачная, низенькая девушка 27 лет.
Обернувшиеся люди заспешили по своим делам, а мы так и стояли посреди улицы.
Наконец, он произнес:
-Да, мне нужна помощь, но я не уверен, что вы можете мне ее оказать.
Переселив свое смущение, я подняла лицо и, взглянув в его спокойные, печальные глаза, сказала почти смело:
-Здесь недалеко есть милое кафе, где мы могли бы поговорить… У меня все равно обед. – И не выслушав ответа, я бросилась запирать киоск. Замок снова заел, проклиная все на земле, проклиная себя и Его за то, что он, конечно, уйдет сейчас, меня не дождавшись, я готова была расплакаться. Но вдруг я ощутила легкое прикосновение на своем плече, меня аккуратно отстранили от двери. Его ловкие руки за секунду справились с замком, и он протянули мне ключ.
Кафе было не таким милым, как хотелось бы, в нем обедали наемные рабочие, покупали еду беженцы, иногда тут заказывала чай я. А теперь за крайним столиком возле окна сидели Мы. Мне было от чего-то очень хорошо и спокойно. Он курил купленные тут же сигареты. Я заказала чашку растворимого кофе и теперь грела об нее руки. Мы молчали.
Мне казалось странным то, что он ничего не спрашивает; будто не он проснулся сегодня в моей квартире, будто не он провел ночь в моей постели, будто не я из-за него спала на неудобном диване в гостиной. Наконец, мужчина оторвал взгляд от тлеющего в пепельнице табака и произнес:
-Кто вы?
Вопрос несколько меня смутил. Кем была я?
-Никто…
-Тогда почему я спал в вашей кровати?
Наконец-то!
-Я расскажу вам всю историю…
-Историю? Неужели я так много не помню? – Ироничная улыбка тронула уголки его восхитительного рта.
-Нет. – Я улыбнулась, и рассказала ему на самом деле все, все, что могла рассказать. После того, как я замолчала, он задавил окурок и серьезно посмотрел мне в глаза.
-Обычно я не пью…
-Я знаю, - не дала я ему закончить.
-Откуда? – Спросил он мои глаза.
-Вы не похожи…
-На пьяницу?
-Да.
-Что же, вы правы… Кстати, меня зовут Ромул. – Он протянул мне руку. Протянув ему свою, я сообщила:
-А меня Джоан.
-Но это я уже знаю… - И он снова вытянул в улыбке уголки губ. С этой самой секунды начался отсчет… Отсчет последних месяцев нашей жизни. Тогда я была уверенна, что мы не расстанемся никогда, и что моему тихому, безвредному существованию пришел долгожданный конец.
-Спасибо, вам Джоан, я не знаю, как могу отблагодарить… - Он опустил взгляд, и я заметила, что его ресницы дрогнули. – Мне на самом деле нужна помощь, но мне нельзя помочь.
-Что случилось? – Спросила я, забыв все правила приличия… Но я видела, что человеку это самое треклятое приличие мешает выложить душу мне на ладони. Зачем мне нужна была его душа? Не знаю. Наверное, мне хотелось открыть ему свою…
Обед у меня закончился очень давно. Но о возвращении к работе уже не было и речи. Так поразил меня рассказ Ромула.
Ромул работал помощником известного в Лондоне адвоката (сейчас уже не вспомню его фамилию), получал хорошие деньги и был доволен своей жизнью. У него было все, что он, будучи еще студентом Оксфорда, сумел загадать: работа, машина, квартира, внимание женщин, бильярд по воскресным вечерам в компании лучшего друга… Друга звали Сэмом, и они были знакомы еще со школы. Их отцы работали в одной фирме по производству автомобильных шин, а матери регулярно ходили друг к другу в гости, обменивались кулинарными рецептами и вместе сажали бархатцы на своих лужайках. Отец Ромула умер шесть лет назад от сердечного приступа, случившегося с ним в самолете, следовавшем из Милана в Лондон. Мать Ромула после этого тяжело заболела и ее, уже немолодую женщину, устроили в пансионат, куда каждый месяц Ромул отчислял немалые суммы денег. На его попечении осталась младшая сестра Маргарет, который на тот момент исполнилось 18 лет. Семья Сэма первое время очень помогала Ромулу вести отцовские дела. Правда, бизнес совсем не занимал молодого человека, и вскоре он выгодно продал принадлежавшую отцу долю в компании. Ромул успешно работал, приобретал необходимый опыт. Маргарет училась в колледже и всегда была среди лучших учениц. Брат искренне радовался ее успехам. Как-то раз, в воскресенье, за очередной партией в бильярд, Сэм попросил у Ромула разрешение на брак с Маргарет. Оказалось, что они давно любят друг друга, и если Ромул не против их брака, то свадьбу отпразднуют этой весной. Ромул не был против. Вопрос о замужестве сестры очень волновал его. Он всегда чувствовал на себе тяжелую ношу ответственности за ее будущее и за ее счастье. И Сэм, конечно, выглядел самой лучшей партией. Красив, умен, состоятелен, а главное Маргарет росла у него на глазах, и он знает ее лучше многих, конечно, он сумеет о ней позаботиться. Через несколько дней, улучив момент, когда сестра была весела и приветлива, он заговорил с ней об этом. Маргарет честно призналась, что любит Сэма, и на вопрос: хочет ли она выйти за него замуж, ответила твердым «да». Тогда Ромул пообещал ей не задерживать их свадьбу. Маргарет была счастлива, обвив его шею своими тонкими руками, она поцеловала его щеку и назвала «самым добрым и милым братом на земле». Свадьба состоялась, как и было запланировано, в первой половине апреля. Гостей было не слишком много, но и на их нехватку никто не жаловался. Все хлопоты по организации легли на семью Сэма, Ромул в силу своей занятости не мог им помогать. Но праздник удался. Маргарет была просто принцессой сошедшей со страницы детской книжки сказок. Сэм казался счастливым и довольным всем на свете. А потом они отправились в свадебное путешествие…
По возращении Маргарет забрала свои вещи из дома родителей и переехала жить к мужу. Ромул скучал по сестре. После смерти отца и болезни матери, она стала для него семьей, самым близким человеком. Теперь он видел ее редко, на выходных, и то только тогда, когда Маргарет могла его принять. Чаще говорили по телефону. Иногда, слушая тихий, и изможденный голос сестры, в душу Ромула закрадывались сомнения. Он часто спрашивал ее о здоровье, о настроении, но она всегда отшучивалась или ссылалась на усталость. Как-то раз он заехал к ней после рабочего дня, предупредить не получилось, но он не сомневался в том, что Маргарет ему обрадуется. Он подъехал к дому, в котором теперь жили молодожены, припарковал машину, и захватив с соседнего сиденья подарок для сестры - букетик крошечных алых розочек, поднялся на крыльцо. Из открытого окна на первом этаже до него долетели слова ссоры.
-Я покажу тебе, сука, как наставлять мне рога! Как ты смеешь?! Дрянь! Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой!
Маргарет придушенно всхлипывала и почти не слышно умоляла мужа не кричать. Тот ее не слушал, его голос креп, а слова становились все обиднее и жесточе.
Ромул не мог понять, осознать, простить… Руки его дрожали, его сильные руки. Букетик роз выпал из пальцев, схвативших дверную ручку. Одним ударом он выбил дверь. Зная дорогу, вихрем помчался в столовую. О того, что он увидел через секунду, сердце его словно сжала железная перчатка, а к глазам подступили обжигающие слезы. Маргарет с разбитой кровоточащей нижней губой сидела на полу, забившись в угол, перед ней стоял разъяренный, с красным, вспотевшим от гнева лицом Сэм, в его руках был ремень вытянутый только что из собственных брюк, рука была взведена для удара и от мысли, что он мог не успеть, Ромул вспыхнул. Маргарет в испуге вдавилась еще глубже в угол, поджав ноги. Сэм от неожиданности, выронил ремень, и слова застряли у него горле.
Не владея собой, Ромул, словно грозовая туча двинулся на Сэма, тот что-то говорил, точнее, лепетал, но Ромул ничего не слышал, перед глазами стояло лицо Маргарет с синяками и ссадинами, в голове молнией проносились воспоминания детства.
Вот он, десятилетний мальчик, узнав от родителей, что у него будет братик или сестренка, цепляясь за мамину руку просил, о том, чтобы это непременно была сестра… А вот, отец привез маму после продолжительного отсутствия домой, и Ромул впервые в жизни увидел глаза своей новорожденной сестрички … Он любил сестру. Любил ее больше кого-либо. Любил, как солнце, которое иногда заглядывает в окно его холостяцкой квартиры, как весенний ветер, который задувает поверх опущенного стекла в окно машины и ласково холодит лицо. И именно он должен был позаботиться о ней после смерти отца, именно он должен был устроить ее жизнь. И именно он отдал ее этому негодяю, он подставил ее нежные губы под удары «лучшего друга»!
«Убью, я убью тебя» – шептал Ромул, прятавшемуся от него за обеденным столом Сэму, «Я убью тебя, Сэм!» - сквозь сомкнутые судорогой гнева зубы цедил он. «Не надо, Ромул! Пожалуйста» – просила, рыдая Маргарет. Но было уже поздно. Железные пальцы поймали ворот рубашки пытавшегося убежать Сэма. И Ромул не выпускал его, пока последний удар по размозженной в кровь голове не выбил из этого подлеца жизнь.
Сидя на полу, обняв руками голову Маргарет молила Бога спасти душу мужа, и не покарать брата. Ромул, разжав хватку, выпустил то, что осталось от Сэма. Тело упало с глухим стуком.
Вытерев руки белоснежным платком, Ромул словно на автопилоте покинул дом, краем глаза поймав испуганное выражение заплаканного лица сестры. Сел в машину и сорвался, оставляя на дорогое черные полосы шин… А на крыльце так и остались лежать алые розы, не коснувшиеся мягких рук той, для кого они были куплены.
Ромул, снова закурил. И я, наверное, очень бледная от пережитого потрясения, тоже попросила у него сигарету. Несколько минут мы молча курили. А потом он продолжил.
-Я почти ничего не помню… Кажется остановился возле кого-то бара, заказал виски, потом еще, еще… а потом пустота и боль.
Я моргнула, выгоняя из уголка глаза скопившуюся слезу, которая, так и не пролившись, повисла беспомощно на реснице. Почему-то мне показалось, что и этот человек вот так же, как и эта соленая капелька висит на волоске.
Я молчала пораженная. А Ромул почему-то спросил:
-Вам было очень тяжело? Тащить меня?
-Не очень – Солгала я. Он, конечно, понял, что я говорю неправду. И опустив свои грустные глаза, сказал:
-Спасибо…
-Что вы будете теперь делать? – Прервала я затянувшуюся паузу.
-Не знаю… - Ответил Ромул, сцепляя замком руки. Он положил на них голову и несколько минут напряженно молчал. Я не мешала ему. Мне было о чем поразмыслить. Ощущая нашу с ним связь почти физически, я приняла решение… Ромул поднял на меня глаза и спросил:
- Я могу пожить у вас пару дней, Джоан?
Я знала, что если бы он не попросил меня об этом сейчас, то через несколько секунд я бы сама предложила ему пожить у меня.
-Да. – Ответила я коротко.
-Спасибо, Джоан. – И его мягкая широкая ладонь накрыла мою руку.
Так мы начали жить вместе. И «пара дней», растянулась на неделю, потом на две. Ромул торопился закончить все самые необходимые дела: закрыть счета в банках, уволится с работы, перевести на имя своей сестры то, что было завещано ей отцом… Он с рвением человека, извещенного о последней стадии прогрессирующей болезни, старался успеть все. Я наблюдала за ним молча и помогала по возможности, ездила по его поручениям на встречи, отвозила бумаги, письма, покупала, продавала… Как-то раз по просьбе Ромула я навестила его сестру. Маргарет оказалась самым милым на свете существом. И она безумно любила своего единственного брата, с той роковой силой, что и он ее. Когда я сказала ей, что он жив, здоров, и что полиции о нем пока ничего не известно… Я не могу найти слов, чтобы описать выражение ее лица. Ее еще изуродованные побоями губы растянулись, преодолевая боль, в счастливой улыбке, она плакала и целовала мои руки. Это невозможно понять… До сих пор я не могу представить за что можно было поднять руку на этого ангела. Ни разу за всю нашу короткую жизнь с Ромулом я не обвинила его в совершенном поступке. Он сделал именно то, что сделала бы я на его месте, тем более, если бы у меня были такие руки, как у него… Маргарет также не винила ни в чем своего брата, она была ему благодарна за его любовь и доброту. Она сообщила мне все, что произошло после ухода Ромула. Как она вызвала полицию, и рассказала им придуманную историю о грабителях. Полиция поверила Маргарет, и пошла по ложному следу. Оказалось, что Сэм был замешан в одной нашумевшей истории с отмыванием денег, и у него была масса недоброжелателей. О брате почти никто не вспомнил. Но это было пока. Маргарет умоляла Ромула уезжать. Она была уверенна, что следствие откроет подробности преступления, и его начнут искать. Сжимая до белого цвета мои руки, Маргарет заклинала меня увезти брата. Прощаясь с ней, я пообещала, исполнить ее просьбу, я обещала, что увезу Ромула из страны до того, как полиция арестует его.
И мы уехали… Оставив все: мой киоск, куда я больше никогда не вернулась, и теперь я знаю точно, что уже не вернусь, мою квартиру, в которой нам было так тепло и нестрашно вдвоем, мою кровать, на которой, я потеряла девственность, лежа в его крепких объятиях, мою кухню, на которой Ромул каждое утро варил для меня кофе…
Мы променяли серый Лондон на золотой в голубых одеждах Рим.
Вещей брали минимум, только самое необходимое, никто не знал, где застанет нас беда. Денег у нас было немного. Большую часть всех своих сбережений Ромул отправил в пансионат, где содержалась его престарелая мать. Он созвонился с директором заведения и попросил его заботиться о матери как можно лучше, отправленных денег должно было хватить надолго, до конца ее жизни… Ромул остро чувствовал свою вину, и та, как червь подтачивала его душу и днем и ночью. Большая сумма была передана Маргарет. Заботиться о ней теперь будет только семья ее мужа… Но Ромулу эта мысль доставляла почти физическую боль, и он сделал все возможное для того, чтобы сестра была независима от этих людей. Ей же он оставил свою квартиру и все вещи.
Поэтому, когда мы ступили на землю Италии, у нас почти ничего не было. Нам удалось найти очень недорогое жилье, крошечную квартирку с одной комнатой и окнами на глухую стену соседнего дома. Не зная итальянского языка, не имея связей, и пряча под матрасом поддельные паспорта, которые, бог знает, где достал Ромул перед отъездом, нам было очень сложно найти работу. Мне повезло, я случайно разговорилась на улице с пожилой американкой, которая жила в Риме уже 25 лет и имела свою цветочную лавку в центре города. Она и предложила мне поработать у нее пока я не найду места получше. Я получала смешные деньги, и их едва ли хватало нам на жизнь, если бы не Ромул. Он тоже нашел работу. Но на мой вопрос «какую» он промолчал, лицо его стало мраморным. Больше я не задавала вопросов. Но догадывалась… Мне кажется, он работал вышибалой в ночном клубе, в 15 минутах ходьбы от нашего дома. Иногда я плакала по ночам, уткнувшись носом в старую пыльную подушку, надеясь на то, что Ромул не слышит моих слез. Мне было невыносимо больно за него, за его такие красивые руки, которые теперь мяли бока неугодным посетителям бара и выталкивали за дверь разбуянившихся гуляк. Я видела, как он мучается от этого, но ни чем не могла ему помочь.
Так пролетело несколько месяцев… Но я не могу сказать, что мы страдали ежечасно. Напротив, я была счастлива. Я любила Ромула безумно, и он любил меня. Днем мы почти не виделись, но, встретившись вечером, точнее ночью, ведь Ромул приходил поздно, мы не могли наговориться, насмотреться друг на друга. Часто он сажал меня к себе на колени, и, зажав между пальцами локон моих каштановых волос, начинал рассказывать что-то очень интересное. Ромул много знал. А об Италии он знал больше, чем кто-либо… Я смотрела в его спокойные, всегда грустные глаза и улыбалась своему счастью. Иногда, когда он замолкал, я касалась пальчиком его переносицы и вела до ямочки на подбородке невидимую линию, а потом, обняв руками его за шею, подолгу смотрела в глаза. Даже сейчас я не знаю точно, какого они цвета... Теперь, когда мне становится очень больно, я ложусь рядом с ним и шепчу ему:
-Ромул, милый мой, умоляю, открой глаза… Хоть раз, хоть единый раз дай мне посмотреть в них, пожалуйста… Но вот уже день Ромул не приходит в сознание.
Тогда его глаза казались мне цвета спелой вишни… Наивно улыбаясь, я говорила ему об этом, он прижимал меня к себе и шептал ласково: люблю, люблю, люблю…
Конечно, не все и не всегда было так, нередко между нами возникали ссоры… И я знала, что их источник - наш неустроенный быт, наше безденежье, наша зависимость от обстоятельств. Ромул никогда не повышал на меня голоса, о том, чтобы сказать в мой адрес что-то неуважительно не было и речи. Он умолкал, в глазах его вскрывалась такая страшная боль, от которой во мне вскипал гнев… Он страдал, а я злилась на весь мир, за то, что не могу подарить ему спокойной, размерянной, достойной жизни, за то, что не могу родить ему ребенка… Ромул думал о том же и так же мучался этим, как и я. Он молча надевал куртку и уходил. Я всегда после его ухода плакала, а потом корила себя за отсутствие терпения и жестокость по отношению к любимому. Я шла на кухню, заваривала кофе и садилась его ждать. Он никогда не отсутствовал дольше двух часов, этого времени хватало и ему и мне, чтобы привести мысли и чувства в порядок. Я слышала легкий стук в дверь и со всех ног бежала открывать. Он стоял на пороге, в его руках всегда были цветы. Фиалки, розы, тюльпаны… В нашем доме всегда были цветы.
В этот раз между нами произошла очередная ссора. Глупость, как всегда. Ведь у нас не было серьезных причин. Но он снова ушел, и я снова плакала. Успокоившись, я заварила кофе и села его ждать. Прошел час, второй, третий… Я не находила себе места. Я открывала дверь и прислушивалась, ожидая звук его шагов на лестнице. Я садилась в кресло и бессмысленно разглядывала желтые пятна жира на стенах, я ловила каждое движение за окном и срывалась, распахивая створки, если мне казалось, что я слышу его голос. Но измученная ожиданием, неожиданно для себя, я уснула…
Сколько я проспала, не знаю, но разбудил меня легкий стук в дверь. Обезумившая от радости, я вскочила, поскальзываясь босыми ногами на желтом с дырами линолеуме, помчалась отпирать дверь… И снова, как тогда, в Лондоне, я каждой косточкой ощутила на своих плечах тяжесть его сильного тела. Он упал мне на руки. Мои пальцы попали во что-то теплое и липкое. Холодея от ужаса, я втащила его в квартиру и зажгла свет. О, Боже! Вся рубашка на животе Ромула была испачкана кровью, сорвав с нее пуговицы, открыв его тело, я увидела неглубокую колотую рану справа чуть повыше пупка. Зажав ее вздрагивающими пальцами, я рыдала, не в силах собраться с мыслями. Я не знала, что мне делать, мне некого было позвать, некому было позвонить, у нас так и не появилось друзей. Ромул был горд и водить знакомства с такими же, как мы, бедными эмигрантами, он не хотел… Теперь я пожалела об этом, и о том, что у нас не было телефона. Перетащив и с трудом уложив Ромула на кровать, я перевязала, как могла рану. Единственный телефонный автомат в нашем квартале находился за углом нашего дома, я бросилась к нему, не теряя ни минуты. Набрав номер скорой, я сбиваясь объяснила, что случилось с моим «мужем» и что мне нужна помощь, услышав адрес оператор, подумала несколько секунд и попросила меня назвать номер моей страховки или номер страховки моего мужа… Но когда она узнала, что ни у меня, ни у Ромула ее нет, меня попросили больше не звонить. Спокойный голос на том конце посоветовал мне, обратиться в ближайший госпиталь, где нам как беженцам окажут первую помощь. Больше она не стала слушать моих объяснений. И когда я снова попыталась перезвонить, со мной не захотели разговаривать. Растирая по щекам слезы и кровь, я бежала, спотыкаясь, домой. Я умоляла его подождать меня...
Повязка успела совсем промокнуть, и теперь я накладывала новую. Ромул безмолвно сносил боль и лишь шептал, что он не хотел, что он не мог, что они напали неожиданно, а у него не было денег, чтобы им отдать, они разозлились и стали его бить, но ведь он сильный, он ответил, но не заметил, что в руках у кого-то из нападавших появился нож… Ромул сказал, что принес мне цветы, и они лежат во внутреннем кармане куртки. Когда я по его просьбе запустила руку в карман, там и правда оказались цветы, крошечный букетик алых розочек, одна из них больно уколола мне палец. Обливаясь слезами, я целовала его бескровные губы, но он просил меня не плакать, и я обещала, что не буду, но все равно плакала.
На следующий день Ромулу стало хуже, поднялась температура и он начал бредить. Теперь я боялась отойти от него хоть на пару минут, мне всегда казалось, что он может умереть без меня. А я думала лишь об одном, о том, как пишут в сказках: «они жили долго и счастливо, и умерли в одни день». Я знала, что и с нами будет так…
Ромул мучался уже три дня. И я уже почти не плакала.
Три дня я не выходила на работу. Но я знала, что меня не станут искать. Сейчас для меня существовал только Он. Только его боль.
Я знала, что когда умрет моя последняя надежда, то мы умрем вместе с ней. Я и Ромул, мы не расстанемся даже в смерти.
Два месяца назад. Как-то вечером, когда мы снова сидели, обнявшись на кровати, и нежно молчали в глаза друг другу, Ромул сказал, что у него есть кое-что для меня, но потом уточнил - «для нас». И достал из шкафа прикроватной тумбочки темный флакончик, очень похожий на те, в которых в древние времена хранили яды. Потом я удивилась своей проницательности.
-Джоан, ты знаешь, что нам с тобой всегда было не легко, и вряд ли будет… Ты знаешь, мы выбрали этот путь осознано. И я, конечно, виноват перед тобой… Я не должен был… - Но я прижала палец к его губам и не дала произнести ему то, что и без того читала в его взгляде.
-Любимая, Джоан, - продолжил он, заключая мои ладони в теплою лодочку своих чудесных рук, - я хочу тебе кое-что сказать. Ты знаешь, что я больше всего на свете люблю тебя, и я знаю, что с такой же силой любишь меня ты, поэтому я решился заговорить с тобой об этом… Я не смогу жить без тебя. Если что-то случится, я не захочу жить без тебя. И я почти что уверен, что ты согласна со мной… - Я кивнула. – Тогда ты поймешь меня. В этой бутылочке, Джоан, находится яд, смертельная доза для двоих. Он не причиняет боли, но действует медленно, несколько часов. Очень неудобно, для тех, кто не тверд в своем решении… Но это не про нас. Джоан, я хочу тебя попросить, и я хочу взять с тебя слово, что ты выполнишь мою просьбу… - Я снова кивнула. – Если со мной что-нибудь случится, я не знаю, что именно, но меня не оставляет предчувствие беды… Джоан, обещай мне, что ты дашь мне этот яд, если я сам не смогу его принять. – Его взгляд был чистым и блестящим как отполированная сталь, он был тверд, и он ждал моего ответа. Я прекрасно понимала, о чем Ромул просил меня. Я знала, что сейчас обещаю ему смерть… Ему, живому и любимому мною человеку. Мои пальцы дрожали, но Ромул ласково держал их и грел в своих ладонях.
-Хорошо, я обещаю тебе. – Сказала я недрогнувшим голосом, и Ромул прижал мою голову к своей груди. В ту минуту я горько расплакалась, и лишь его нежные поцелуи смогли унять мою боль.
Теперь я не могу предать его. Я дала слово, и я его сдержу, только он умрет не один.
Я знала, что Ромул не придет в сознание. Ему было очень плохо. Я подошла к кровати и попросила подождать еще чуть-чуть, мне показалось, что он кивнул… Но я уверена, что это мне лишь показалось. Просто я не спала уже третью ночь.
Я вышла на улицу, глаза обжег солнечный свет… Вот когда я пожалела о том, что мы не в Англии. Очень сложно умирать под ясным небом…
Я вошла в магазинчик на соседней улице. В помещении было прохладно, натружено жужжал вентилятор, скучающий продавец вскинул на меня сонный взгляд поверх газеты недельной давности. На ломанном итальянском я попросила бутылку вина. Продавец взял у меня из рук деньги, наши последние с Ромулом деньги, и продал мне последнюю бутылку вина.
Вернувшись домой, я выпила один бокал, за ним другой, и почувствовав, как алкоголь обжигает пустой желудок, разлила остатки… Достав из шкафчика заветную бутылочку и откупорив ее, я разделила содержимое равными частями на двоих. Ромул был неподвижен и очень бледен, даже жар, казалось, спал. Но я знала, что это не признаки улучшения. Приподняв с подушки его голову, я поднесла к потрескавшимся губам бокал. Когда вино коснулось губ, он сделал несколько глотков, и лишь пара капель упала на подушку.
Сейчас мне кажется, что он знал все, что я делала, слышал все, что я говорила, а я постоянно говорила с ним. Вот и теперь... Я даже не засекаю время. И говорю, говорю… Я, наверное, даже не почувствую, как умру… Но я молю Бога о том, чтобы мы умерли вместе. Пусть в одну минуту остановятся наши сердца.
Я написала записку и положила ее на тумбочку. Там написано:
«Я прошу тех людей, которые найдут нас, я заклинаю этих людей…
Пожалуйста, похороните нас в одной могиле. Спасибо.
Джоан»
Я надеюсь, что последняя моя просьба будет исполнена в точности.
Сейчас я лежу рядом с Ромулом, обнимаю его крепко и шепчу ему на ухо слова любви. Я ни о чем не жалею. Хотя нет, мне безумно жаль одного... Жаль, что я больше никогда не увижу его глаза, его волшебные глаза цвета спелой вишни.
2003 г.